(без) Право на ошибку

Серьезно? После всего произошедшего меня волнуют поцелуи?

Да.

Волнуют.

И его поглаживания. И сладкий, матерный шепот, в котором он мне рассказывает, в каких позах он меня сейчас оттрахает. И его руки, нежные и жесткие одновременно. И его взгляд, прожигающий меня даже сквозь закрытые веки.

Я не знаю, сколько раз он меня любил. Я сбилась со счета.

Сознание возвращалось вспышками — вот мы в ванной, стоим под потоками воды и целуемся до онемения челюстей.

Вот пьем шампанское и курим на балконе, завернувшись в одно одеяло на двоих. И вдруг он отбрасывает это одеяло, перегибает меня через перила и вонзается в меня с пылом вновь обращенного.

Вот узор на ковре. Я могу рассмотреть его, потому что лежу на нем ничком, не имея сил доползти до кровати, а рядом лежит Веринский, и выводит на моей воспаленной коже узоры.

И снова кровать. Диван. Стена.

Мы провалились в сон перед рассветом. Вырубились прямо в процессе, мне кажется, потому что спустя несколько часов я прихожу в себя в его объятиях, прижатая спиной к его груди, с его рукой, опоясавшей мне бедра и ладонью, просунутой между ногами.

Прихожу в себя и прикусываю губу, чтобы не заплакать.

Миша спит. Я чувствую это по мерно вздымающейся груди.

На часах, что стоят на тумбочке возле кровати восемь тридцать.

Мне так хорошо, что хочется орать от восторга. Мне так плохо, что хочется выть от безнадежности. Меня штормит. Я не понимаю — права я или нет. Я только знаю — без Миши я буду подыхать. Но медленно и почти благопристойно.

А с ним могу сгореть за раз.

Я понимала, что люблю его. Снова люблю — а может и любила всегда. Даже когда считала больным ублюдком.

Но любви не всегда достаточно.

Я не уверена, что смогу принять его назад полностью. Что не буду обвинять его в том, что мы натворили. Что не проснусь однажды ночью и не пойму, что живу с конченным мерзавцем. Что не сделаю себя несчастной. Или несчастным его. Что не буду думать о том, что не могу родить ему ребенка.

И дело не в страхе. А в том, что долбанные весы моей жизни уже давно накренились в другую сторону. И на той стороне на кону стоит спокойное существование. К которому я стремилась всю жизнь.

И разве оно не стоит того, чтобы избавиться от любой потенциальной угрозы?

Я осторожно высвобождаюсь из его объятий. Тихонько привожу себя в порядок. Одеваюсь.

Нет, я не собираюсь сбегать молча. Он мне не чужой.

Или чужой? Разве с близкими так расстаются?

Черт, я сама не знаю. Но менять принятых решений не намерена. Я собираюсь дождаться, когда он проснется. И ждать не приходится долго. Будто почувствовав, что он обнимает подушку, а не меня, Миша резко открывает глаза и садится на постели.

И тут же находит меня взглядом.

И в его глазах — понимание и осуждение. Мне больно от этого. Значит, я заслуживаю эту боль.

Он хмурится:

— Что, опять собралась спрятаться в своем «домике»?

Резкий не голос — смысл.

И я вздрагиваю, как от пощечины.

Потому что он прав. И его лицо, где на мгновение смешивается злость, сожаление, даже бешенство, клеймом отпечатывается на моей сетчатке.

Я не знаю, как ему объяснить, что дело не в нем, дело во мне. Что я уверена в его чувствах и желаниях — но не уверена в своих. Не уверена, что смогу продолжать жить с ним. Вот так, без утайки, с содранной кожей. Не уверена, что позволю ему остаться без наследников. Не уверена, что смогу принять таким, какой он есть. И что он сможет принять меня такой, какая я — порой нервной, стервозной, жесткой, требовательной.

Что наша возможная жизнь не обернется очередным крахом, из которого мне придется выбираться уже не одной — и не потому, что он снова напортачит, а потому, что я не справлюсь.

Я смотрю на него — нет, я пожираю его взглядом. А потом все-таки отвечаю на вопрос:

— Да. Но я не смогла бы уйти, не попрощавшись.

ГЛАВА 22

«Да потому что я люблю тебя, Настя!»

Это признание звенело у меня в голове все два месяца, что прошли после нашего расставания в Барселоне.

Сказанное злым, чуть ли не ненавидящим голосом.

Стиснутое мужскими крепкими пальцами на моих плечах.

Окрашенное пеплом удовольствия на губах.

Пронизанное ярким испанским солнцем, которое нашло идеальный момент чтобы пробраться сквозь щель в плотных black— out шторах люкса.

Оттененное запахами страсти, дорогущего геля для душа и его туалетной воды, которую я только что нюхала в ванной, как маньячка.

Сказанное после моего неуверенного, полу задушенного

«Почему?»

Вопрос, конечно, на пять баллов, особенно когда мужчина предлагает выйти замуж.

Я была в тот момент в шоке. Совершенно не подготовлена — ничем. Ни даже этой ночью, ни его заботой все эти месяцы, ни препарирующим взглядом, которым он на меня смотрел, ни моими словами «прощай».

Я с ним попрощалась ведь.