– Увы. Был дома один. Не вздумай настучать майору. А теперь по порядку, Лео. С карандашиком и линейкой. Итак! Дано. В город с неизвестной целью приехали трое: женщина и двое мужчин. Предположительно, все были знакомы раньше. Бывший муж женщины следил за ней и видел ее с мужчиной. И этот мужчина не Рудин, которого бывший муж, по его словам, никогда не видел, а наоборот, Ильин. За ними муж воспоследовал в наш город. А где был в это время Рудин? Пока неясно. Одиннадцатого августа его убивают в доме Илоны, а Людмила Жако идет в полицию заявить о пропаже жениха, что есть вранье… в смысле насчет жениха. А потом наносит визит Илоне, заявив, что адрес ей дал майор, и это опять вранье.
– Так кто он такой, этот Рудин? Жених или не жених?
– Гоша не упоминал, что в номере проживал еще кто-то, кроме гражданки Жако. Позволю себе предположить, Рудин там действительно не проживал.
– Я уверен, майор обыскал вещи пропавшего жениха. Откуда вещи, если его там не было?
– Я тебя умоляю! Вопрос техники. Напихать барахло в дорожную сумку, выдать за вещи жениха, подсунуть его мобильник или записную книжку…
– Откуда у нее его мобильник или записная книжка?
– Хороший вопрос, Лео! Прямо в яблочко. – Монах поднял указательный палец. – В паре с ним вопрос, почему латыш врет насчет одиннадцатого.
– И почему же? Если латыш никогда не видел Рудина…
– Латыш его никогда не видел… – Монах замер, уставившись в пространство, поскреб в затылке. – Он его видел, Лео!
– Где?
– У дома Илоны. Возможно, входящим в дом.
– Значит, убийца он?
– Не факт.
– А кто тогда?
– Есть у меня мыслишка, кто…
– Кто?
– Лео, а своей головой?
– Убийца латыш! Мотив – ревность. Алиби нет.
Монах поморщился.
– Ладно! В качестве версии принимается…
– Ну… – неопределенно протянул Добродеев. – Все время врет!
– Врут все, сам знаешь. Соврал он по одной-единственной причине! Он видел, как в дом Илоны вслед за
– Подозревал Людмилу? – обалдело спросил Добродеев. – Подожди, ты хочешь сказать… Что ты хочешь сказать, Христофорыч?
– Я не хочу сказать, Лео, я сказал! Людмила Жако убила Рудина, а потом пошла в полицию и заявила о его исчезновении.
– Зачем?! – вскричал Добродеев потрясенно. – На хрен ей убивать, а потом идти в полицию? О ней никто ничего не знал! Зачем светиться? Любой здравомыслящий убийца на ее месте рванул бы куда подальше!
– Чтобы объяснить свой последующий визит к Илоне: мол, узнала, где погиб любимый человек, не могла не прийти, адрес дали в полиции. Адрес она и сама прекрасно знала.
– Зачем?
– Чтобы иметь возможность бывать в доме Илоны. С ее ловкостью она бы рано или поздно убедила Илону приютить ее, чтобы быть поближе к роковому месту… Как-то так.
– А это еще зачем?
– Чтобы спокойно и без помех обыскать дом! – заорал Монах. – Да что с тобой, Лео! Неужели неясно? И картину унесла она. Буквально вырвала из рук Рудина.
– На хрен ей картина? – заорал в свою очередь Добродеев. – Ей грош цена!
– Ошибаешься, Лео. Картина бесценна.
– Не понял! Илона сказала: выгоревшая акварель… Ее прабабка была обычным книжным иллюстратором, всего-то навсего.
Монах оглаживал бороду и смотрел на Добродеева мудрым и загадочным взглядом.
– Подожди, ты хочешь сказать… на картине было что-то…
– Да! Да, Лео! Браслет, серьги, ваза… Не суть! Нечто ценное для этой троицы. Доказательство того, что это нечто поблизости. Людмила обыскала дом в ту же ночь, когда была у Илоны. Помнишь, та рассказывала, как Людмила впаривала ей всякие страшилки про душу убитого, про девять дней? В итоге перепуганная Илона уехала ночевать к подружке. Людмила выперла ее из дому, а потом вернулась. – Он замолчал, но увидев, как Добродеев открыл рот, твердо сказал: – Не спрашивай, Лео, где она взяла ключи! Может, стянула запасные. Не знаю! Не суть. Она та еще ловкачка.
– Версия чисто гипотетическая, надеюсь? – уточнил Добродеев.
– Готов поспорить, это она убила Рудина, а потом обыскала чердак, где хранится барахло прабабки. Помнишь, Илона упоминала про чердак и прабабкины вещи? Могла упомянуть и Людмиле. Это легко проверить. Сейчас позвоним Илоне, попросим подняться на чердак и проверить.
– Как-то это все… очень сложно, – покрутил головой Добродеев. – Ты все усложняешь, Христофорыч.
– Такой уж я человек, Лео. Усложнитель. А еще помогатор, и кофейник, и два фиксика внутри. Спорим? На бутыльмент.
– Спорим!