Без семьи

Пережитые волнения не позволили мне заснуть всю ночь, несмотря на то, что я сильно устал накануне. Я не мог прикоснуться к еде, которую мне принесли, зато накинулся на воду. Каждые четверть часа прикладывался я к кружке и пил из нее большими глотками, но никак не мог утолить жгучую жажду и уменьшить горечь во рту.

Когда ко мне в камеру вошел тюремщик, я очень обрадовался. Меня тревожил вопрос, скоро ли меня поведут на допрос – вернее, скоро ли я смогу оправдаться.

С этим вопросом я и обратился к тюремщику, который показался мне не злым человеком. Он очень охотно ответил мне, что суд назначен на завтра. В свою очередь, он также начал меня расспрашивать.

– Как забрались вы в церковь? – спросил он. Я запротестовал против этого обвинения и заявил ему, что даже не входил в церковь. Он недоверчиво посмотрел на меня и, пожав плечами, сказал с возмущением:

– До чего испорчены мальчишки в Лондоне?

И вышел.

Его слова жестоко поразили меня. Если даже тюремщик не поверил мне, то поверит ли мне судья? К счастью у меня есть свидетели, они будут показывать в мою пользу, и судья обязан их выслушать. Но для этого они должны явиться в суд, а явятся ли они, неизвестно.

Ах, как я был глуп, когда не верил предчувствиям и опасениям Маттиа!

На следующее утро тюремщик вошел в мою камеру и принес мне кувшин с водой и таз. Он предложил мне умыться, сказав, что скоро я должен предстать перед судом, и прибавил, что приличный вид часто бывает лучшим средством защиты.

Тщательно умывшись, я хотел сесть на скамью, но усидеть на одном месте не мог и начал кружить по камере, как зверь в клетке.

Я стал обдумывать, как мне защитить себя и как отвечать судье. Но я был в таком смятении, что не мог заставить себя думать о предстоящем; в моем усталом мозгу проносились всевозможные нелепые мысли. Тюремщик вернулся и приказал мне следовать за ним. Пройдя несколько коридоров, мы очутились перед маленькой дверью, которую он открыл.

Теплый воздух пахнул мне в лицо, я услышал неясный гул.

Перешагнув через порог, я очутился в зале суда. Это была большая, высокая комната с широкими окнами, разделенная на две половины: одна предназначалась для судей, другая для публики.

Судья сидел на высоком возвышении. Ниже перед ним сидело еще трое судейских: это были секретарь суда, сборщик штрафов и прокурор. Прямо передо мной находился человек в мантии и парике, как выяснилось позднее – мой адвокат.

На другом возвышении я увидел Боба, обоих его товарищей, хозяина «Харчевни большого дуба» и других незнакомых мне людей. Напротив них сидел арестовавший меня полицейский и рядом с ним еще несколько человек. Я понял, что все это были свидетели. В толпе я увидел Маттиа. Наши глаза встретились, и я сразу почувствовал прилив мужества. Друзья обо мне позаботились, меня будут защищать. Я не должен унывать: я должен, в свою очередь, защищаться.

Прокурор начал речь; в немногих словах, так как, по-видимому, очень торопился, он изложил суть дела: «Совершена кража в церкви святого Георгия. Воры – мужчина и мальчик – проникли в церковь через окно с помощью приставной лестницы. С ними была собака, которую они привели для того, чтобы она могла предупредить в случае опасности. Запоздавший прохожий – было уже четверть второго – увидел в церкви свет, он прислушался и услыхал какой-то шум. Прохожий тотчас же разбудил церковного сторожа, и они вместе с другими людьми пошли к церкви. Пока открывали дверь, воры убежали через окошко, оставив собаку, которая сама не могла выбраться по лестнице. Полицейский Джерри нельзя не похвалить его за сообразительность и усердие – привел собаку на скаковое поле, и там она узнала своего хозяина находящегося сейчас на скамье подсудимых. На след второго вора уже напали».

Высказав далее свои соображения о моей виновности, прокурор замолчал, и какой-то резкий голос закричал: «Тише!»

Тогда судья, даже не повернувшись ко мне, словно он говорил с самим собой, спросил мою фамилию, возраст и профессию.

Я отвечал по-английски, что мое имя Фрэнсис Дрискол и что я живу в Лондоне со своими родителями в Бэснал Грине, Двор Красного Льва. Потом я попросил позволения говорить по-французски, объяснив судье, что я вырос во Франции и в Англии нахожусь всего несколько месяцев.

– Не пытайтесь меня обмануть, – произнес сурово судья, – я знаю французский язык.

Я перешел на французский и стал объяснять, что я ни коим образом не мог быть в церкви в час ночи, потому что в это время находился на скаковом поле, а в половине третьего – в «Харчевне большого дуба».

– А в час с четвертью где вы были? – спросил судья. – В дороге.

– Это как раз и требуется доказать. Вы говорите что находились на дороге к «Харчевне большого дуба», а обвинение держится того мнения, что вы находились в церкви. Если вы ушли со скакового поля на несколько минут раньше часа, вы вполне могли встретиться с вашим сообщником, он мог ждать вас с приставной лестницей около церковной стены, а после кражи побывать в «Харчевне большого дуба».

Я пытался доказать ему, что это невозможно, но видел что судья мне не верит.