Без срока давности

Конвейер смерти уже работал на полную мощность. Достаточно успешно продвигались испытания нового препарата, который шел под легендой лекарства, предназначенного для стимулирования сердечной деятельности, снятия стрессов, состояний угнетения и повышения эмоционального возбуждения. В лаборатории его называли гидитоксином. Человек, принявший этот яд, прямо на глазах начинал преображаться. У него быстро улучшалось настроение, развязывался язык, он становился словоохотливым. На пике возбуждения у «пациента» неожиданно наступала одышка, появлялись боли в сердце, подкашивались ноги. Он терял способность передвигаться, как это случается при обычном сердечном приступе. Смерть, как правило, наступала спустя несколько дней, которые несчастный проводил в страшных муках. Он просил помощи, умолял его добить, кричал так, что секретарша Анюта, регистрировавшая течение этой искусственно вызванной болезни, закрывала ладонями уши и выбегала из лаборатории на улицу. А Ефим — наоборот — смеялся. Уж очень он радовался всякому случаю, когда удавалось досадить ей. Словом, каждому свое.

Сказанное относится не только к сотрудникам лаборатории. Например, очень заинтересовал новый яд Наума Эйтингона — заместителя Судоплатова. Ему для проведения акций за рубежом как раз требовался препарат, который приводил бы через несколько дней к остановке сердца и не оставлял после себя никаких следов. Сердечные болезни всегда и везде стояли на первом месте среди причин естественной смерти. И этот факт не вызывал никогда подозрений. Особенно привлекало, что объект сразу же после принятия яда веселеет, ослабляет внутренний контроль за своим поведением, становится болтливым, откровенничает. В таком состоянии у человека многое можно выведать. Умирал же он через несколько дней, в течение которых можно многое успеть сделать, а потом незаметно исчезнуть.

В разговорах с Григорием Моисеевичем Эйтингон неоднократно обсуждал и корректировал условия, которым должен отвечать новый препарат. Главное, подчеркивал он, увеличить до нескольких дней паузу между внешним улучшением состояния объекта и началом наступления кризиса. И когда Могилевский наконец сообщил, что рецепт такого токсина разработан и они приступают к его испытаниям на людях, заместитель Судоплатова зачастил в лабораторию.

Как правило, для исследования каждого препарата требовалось несколько человек-смертников. Пробовали вводить его на голодный желудок, на сытый, меняли дозировку, подмешивали в пищу, в вино. И лишь на десятый — двенадцатый раз находили оптимальную дозу и наиболее «рациональный» способ применения. После того как составлялась рецептура, документация с рекомендациями использования и изготовлялась целая партия токсина, работа считалась законченной.

Для большей эффективности испытаний и чтобы они шли без задержек, а также для выбора соответствующего «материала», Блохин сразу доставлял в лабораторию необходимое количество смертников. Могилевский лично знакомился с каждым заключенным, решал, кого можно привлекать немедленно, а кого надо немного подкормить, чтобы на чистоту эксперимента не влиял фактор тюремной дистрофии. Некоторым Григорий Моисеевич даже проводил курс лечения, привлекая к делу настоящих врачей.

К испытаниям дигитоксина Блохин почему-то доставил всего восемь человек, что не укладывалось в планы Могилевского проверить все возможные варианты. Дня через два после начала экспериментов начальник лаборатории сам позвонил коменданту:

— Василий Михайлович, ну что же ты, голубчик, — это слово профессора Сергеева почему-то прилипло к языку Могилевского, — у меня тут каждый день Эйтингон опыты наблюдает. Ворчит. Ты же знаешь его, говорит: давай-давай. Уж очень им этот препарат нужен, а ты мне недокомплект в четыре «птички» сделал.

— Недокомплект? Четыре? Да ты ж мне ведь тоже условия непростые ставишь: чтобы в теле были, чтобы помоложе, чтобы здоровые. То упитанных тебе подавай, то интеллигенцию тухлую. Стариков бракуешь, — возмущался Блохин. — Мои помощники уже с ног сбились. Где же тебе толстяков да здоровеньких столько набрать? Они пока до расстрельного приговора дойдут, полгода отсидят в камерах. За это время поголовно в ходячие скелеты превращаются.

— Ну ладно, ладно. Не ворчи. Одно дело-то делаем, общее! — смеялся в ответ Могилевский. — Сегодня можешь и старичка подкинуть. Будущий клиент Эйтингона как раз пожилой буржуин, он хочет своими глазами в действии препарата убедиться, как раз на пожилом «пациенте». Потому тебе и звоню.

— Такого добра сколько угодно! — обрадовался Блохин. — Я тебе сегодня же пришлю парочку. Одного по заявке, другого в качестве запасного.

К концу дня комендант прислал четверых заключенных — двоих стариков, как доложил начальнику лаборатории Хилов, и двоих мужчин среднего возраста. Могилевский сам пошел их осматривать вместе с Ефимом. Взял для представительности в качестве медицинской сестры еще и Анюту.

Когда они вошли в камеру-палату, двое стариков лежали на кроватях, двое сидели за столом.