Без вести пропавший. Попаданец во времена Великой Отечественной войны

Такое было нечасто, немцы люди педантичные и подозрительные, проверяют каждую бумагу. Да и архивы хорошо сохраняют. В СССР не так. После революции архивы уничтожили, сожгли. А ведь это и даты рождения, и судимости. В первую очередь в уничтожении архивов были заинтересованы уголовники. Нет архива – нет судимостей, чист, можно снова воровать и грабить. Для пролетарского суда он будет впервые оступившимся. Да и кто такой вор или бандит? Свой, заблудший пролетарий, и срок ему малый. Не то что кулаку-кровопийце за укрытое зерно, не сданное по продразверстке. В Сибирь его с семьей на двадцать лет, а имущество – изъять для колхозных нужд либо раздать деревенской бедноте.

В Германии жизнь каждого можно проследить от рождения до смерти. Государству хорошо, о гражданине известно все. Гражданину сложнее. Не поддержал Гитлера в тридцать третьем? Никогда не поднимешься в должности даже с рабочего до бригадира. А еще сложнее натурализоваться иностранцам, легально принявшим германское гражданство. И уж куда сложнее кадровым разведчикам.

Поэтому Михаил, даже не зная Книпке, безмерно его уважал. Да и не Хельмут Книпке он, а какой-нибудь Павел Смирнов. Только за давностью лет уже и язык родной подзабыл, не было практики. Прижился в чужой стране, даже думать должен на чужом языке.

Книпке отвел Михаилу комнату на втором этаже. Чувствовалось: почти не жилая она. На мебели пыль видна. Зато кровать – с панцирной сеткой. Михаил на такой не спал никогда. Сетка мягкая, да еще матрац. Разделся, лег и утонул. Живут же люди! С тем и уснул.

Проснулся в полдень, когда напольные часы на первом этаже стали играть мелодию. Сперва даже испугался, схватился за пистолет, который перед сном положил под подушку. От ареста, если случится провал, он не убережет. Но нескольких немцев угробит, а последний патрон – для себя. Наслышан был разведчик о пытках в гестапо, которые выдержать могли не все стойкие люди. Да еще немцы применяли «сыворотки правды». После укола человек покорно отвечал на любые вопросы, не в силах сопротивляться. Правда, после инъекции становился придурком, но кому он после допроса нужен? В лагерь его и в крематорий. Или в тюрьму Моабит, где была гильотина для «отработанного материала».

Умылся Прилучный в ванной комнате, побрился. Понюхал одеколон хозяина на полке. Понравился. Слышал в военном училище об одеколонах, но не пользовался никогда. В селе денег не было, а в училище не пользовался из курсантов никто, хотя в продаже были «Шипр» и «Тройной».

Не спеша дом обошел. Холодильник осмотрел, кусок копченой колбасы отрезал и съел. И был приятно удивлен вкусом. В магазинах Горького колбаса была ливерная или вареная, да и то не всегда.

А еще на всякий случай Михаил присматривал запасной выход. Второй двери не было, зато окон – целых четыре, чем не запасной выход? Но лучше бы до стрельбы не доводить. В разведке коли до стрельбы дошло, это провал. Тем более куда убежишь в столице чужой страны?

Хельмут вернулся около восьми вечера. Переоделся, принялся разогревать еду. Удивился.

– Ты что, ничего не ел?

– Неудобно хозяйничать в чужом доме.

– У меня паек старшего офицера. Так что не объешь. Питайся на здоровье.

На этот раз застолье было более продолжительным и сытным. Тушеные бобы с ветчиной, сыр, кофе.

– Извини, пристрастился к кофе. Может быть, ты чаю хочешь? Или молока?

– Я то, что и вы. Интересно попробовать.

– Я полагаю, раньше в Германии ты не был?

– Никогда.

– Хм… послали, потому что немецкий знаешь прилично.

– Наверное.

– Акцент у тебя как у жителя Померании.

– Мне уже говорили.

– Как там страна?

– Держится. Потери большие, но победа будет за нами. Немец танками прет. И танков много, и самолетов. А только русский дух ему не сломать. Я в штыковой атаке был. И понял: немцу никогда нас не одолеть. Мы за свою землю бьемся, нам отступать некуда. А немцы – за своего фюрера, за земли, которые он им обещал только, а они и не видали их.

Говоря это, Михаил невольно вспомнил Игоря Щедрина, чуть не улыбнулся, но вовремя сдержался. Вот черт возьми! Рядом с ним Михаил чувствовал себя так уверенно, как будто тот все знал о будущем, знал, что мы победим, и никаких сомнений! Умом-то Михаил понимал, что знать это нереально… а вот поди ж ты, чем-то, что сильней ума, тем, что он не мог охватить разумом, объяснить – какой-то самой глубиной души чуял, что Игорь говорит правду. И очень важно было находиться с ним рядом, это было для Михаила как подзарядка от аккумуляторной батареи.

Но вот теперь этого нет…

– Спасибо, – Хельмут пригубил кофе. – Для меня очень важно было услышать русского солдата! Ты в каком звании?

– Красноармеец.

– Даже не старший солдат? Удивительно!

– Дослужусь еще, если жив останусь.

– Я завтра уезжаю на полигон в Куммерсдорф на два дня. Придется тебе поскучать. Еды хватит. Только прошу – не выходи в город. Сам понимаешь: столица, патрули… Могут задержать, а помочь я тебе не смогу.

– Понял. А радио включить можно будет?

– Только тихо, чтобы снаружи не было слышно.