Без войны и на войне

Добавлю, что вопрос о храбрости человека – вещь тонкая, требующая внимания. В данном случае командарм, о котором я упоминал, был человеком исключительной храбрости. Он выбрасывал свои командные и наблюдательные пункты бог знает куда, и мне пришлось с ним довольно долго бороться. Но смелость была сильной стороной этого человека, и я не считал для себя возможным посмеяться над ним или резко одернуть его. Это бы его подкосило, обескрылило. Обладая на войне немалой властью, командующему фронтом очень легко подорвать авторитет подчиненного, а потом поди восстанови его!

Подлинная храбрость очень ценна на войне. Ценна и в высших начальниках, если, конечно, она не единственное их достоинство.

Однако когда мы говорим о тех качествах, которые требовались от военачальников на войне, то как бы храбрость ни была важна, не она в первую очередь определяла боевые качества людей, руководивших войсками. Смелость, храбрость, личное мужество были характерны для наших командных кадров, в том числе и высших, с самого начала войны. Главные боевые качества военачальника – это умение управлять войсками, постоянная готовность принять на себя ответственность и за то, что ты уже сделал, и за то, что собираешься сделать. Решимость нести ответственность за все действия войск, за все последствия отданных тобою приказов – чем бы это ни грозило и чем бы ни кончилось – вот первый и главный признак волевого начала в командире. Командующим армиями, фронтами в ходе войны приходилось брать на себя ответственность такого рода, причем в начале войны брать в самых тяжких условиях. И это было одним из самых важных факторов их роста как военачальников».

Особый факультет военной академии

В архиве отца сохранилась рукопись об учебе в Академии РККА. Я решила впервые опубликовать этот текст с небольшими сокращениями.

«По предложению командования и по собственному желанию я был в 1932 году направлен в Военную академию РККА. Жаль было, конечно, расставаться с дивизией, с которой сроднился, но учеба была необходима. Под практический опыт, который я приобрел, командуя полком и дивизией, нужно было подвести теоретическую базу: освоить то новое, что зародилось и развивалось в области военной теории с начала 30-х годов.

Военная академия встретила нас заботливо, радушно и предложила большой по объему, напряженный курс обучения.

Ныне действующей Академии Генерального штаба тогда еще не было, и высший комсостав осваивал сложные проблемы вождения войск в Особой группе Академии.

Советская военная мысль уже тогда, в предвоенный период, решала ряд актуальных задач. И как выяснилось в ходе Великой Отечественной войны, она правильно определяла характер предстоявшей вооруженной борьбы, ее формы и способы.

Мы, слушатели, были сразу приобщены к решению этих задач и почувствовали, что обретаем в академии глубокую теоретическую базу. Надо сказать, что и у нас к тому времени уже складывались собственные взгляды, определялись методы практического решения боевых задач. Новое в теории зарождалось не только в академии, но и в войсках, на опытных учениях и маневрах.

Мы изучали и разрабатывали вопросы глубокого боя и глубокой операции. Это была принципиально новая теория вождения массовых, технически оснащенных армий.

По этим проблемам высказывались М. Н. Тухачевский, Б. М. Шапошников, В. К. Триандафиллов – мы осознавали, что будущая война будет войной моторов.

Учебными группами руководили опытные, теоретически сильные преподаватели, занятия проходили на высоком уровне и в атмосфере научных споров, теоретических дискуссий.

Хочу подчеркнуть, что настрой на учебу был глубоко характерен для военной академии. Он чувствовался в аудиториях, где негромко звучали оценки обстановки, отдавались приказы, и шумно проявлялся в перерывах между занятиями, в коридорах, в яростных спорах о том, как лучше обороняться, как лучше нанести удар. Думаю, что слушатели многих поколений сейчас тепло улыбнутся, вспомнив вечный вопрос о том, каким флангом бить.

В Особой группе внешне все выглядело иначе: спокойней, солидней, значительней, но хорошо помню, что за сдержанностью скрывался накал страстей: сильные, умудренные войнами люди, склонившись над картами, решали военную задачу с таким напряжением ума, точно в этом весь смысл бытия.

Так и произошло: от решений бывших слушателей зависела победа или поражение войск, которыми они стали командовать, жизнь и смерть людей на войне.

Так много лет прошло, но до сих пор памятно это беззвучное передвижение войск на картах и бескровные бои.

С любовью вспоминаю старый дом на Кропоткинской, где в те годы располагалась академия, с еще печным отоплением, с чуть пахнувшим дымком сухим воздухом, теплые и тихие его аудитории, из которых ушли на большую военную дорогу наши офицеры и генералы.

Хочется отметить две особенности учебы в академии тех предвоенных лет: взлет теоретической мысли и ее реализм.

Развитие творческой мысли тогда было особенно стремительным, потому что оно опиралось на новые, исключительные возможности советской индустрии.