Безбилетники

Но откуда-то я знал, что это почувствовала и бездна. Я ощутил от этого ледяного беззвездного космоса потрясающую, ни с чем не сравнимую ненависть ко мне, ненависть от бессилия меня уничтожить. Она взорвала меня на мириады частиц, и я разлетелся по ней, и завис в ничто, будто осмысленная взвесь, пыль, и понял, осознал ее всю. Краем сознания я вдруг узнал, что это и есть смерть. Что труп мой остыл, мое далекое тело стало деревенеть, будто стягиваясь тугими бинтами по рукам и ногам в мумию.

«Вот и все», – успел подумать я, и вдруг рядом со мной появился ангел! Он сиял теплым желто-зеленым светом и смотрел на меня с мягкой молчаливой укоризной. Даже нет, не так. В нем не было ни капли упрека, а только грустное сочувствие, сострадание, будто бы он терпел меня и плакал от моей мерзости. В этот момент моя совесть обнажилась. С нее как бы осыпалась старая присохшая ржавчина, весь этот быт, накипевший за годы жизни. В памяти встали все мои прошлые делишки, которых была тьма: тут обидел, там не помог, обманул, унизил, бросил, был мелочным, схитрил… Я будто заново обрел камертон, точку опоры – свою совесть. Совесть – еще недавно она казалась мне ножом, который тонко нарезал мое сердце. Но теперь она стала йодом, который прижигал мои раны. «Откуда этот камертон добра и зла?» – подумал я, но уже тогда понял, что он истинный. Я понял, что уже стал другим. Я просто не смогу жить по-старому, зная все это. И еще мне почему-то открылось, что каждая буква, каждый знак в Библии, буквально до последней мелочи, до последней запятой, – истина. Такое открытие было вдвойне странно, ведь я ее вообще не читал, а среди моей родни и друзей не было ни одного верующего человека. Все это знание

точно исходило не из меня и моего окружения, будто кто-то, минуя скептическое сито рассудка, вложил мне его прямо в сердце.

Можно отнестись критически к чужим словам, отбросить их, но с личными переживаниями спорить сложно. Блажен не видевший и уверовавший. Я был не таким.

Уже гораздо позже я услышал слова Серафима Саровского: «Спасись сам, и вокруг тебя спасутся тысячи». Если ты дашь человеку знание о вере, он воспримет это как еще одну точку зрения. Если же он разделит твою радость обретения Христа, если переживет ее, – он уверует. Я уверовал, ощутив.

Том брел рядом по тропе, слушая эту исповедь в смешанных чувствах. Его привычная ирония по поводу веры в Бога иссякла, – слишком живую картину нарисовал Михаил. Том и сам не знал, что было бы с ним самим, окажись он на его месте.

– Я понял, что гордость и надменность, – продолжал Михаил, – это симптом отделения от мира, попытка закуклиться в себе, объявить себя самодостаточной вселенной, отдельным космосом, обладающим полной свободой, а значит, имеющим ровно столько же прав, сколько и мир, породивший нас. Но двух космосов быть не может, возгордившийся человек – это просто человек с искаженным восприятием о себе. Он – как раковая клетка вселенной. Она не плохая, она именно больная, заблудшая. Ведь все, совершенно все люди на земле, стремятся к добру. Просто некоторые из них в какой-то момент перестали понимать, что есть добро. Перестали отличать свое от чужого и запутались, заблудились.

Я вдруг увидел, что возвращаюсь к себе домой. Я пролетел над горами, затем спустился в поселок, увидел неподалеку соседнюю пятиэтажку, на миг завис рядом, заглянул в окна. Как же я соскучился по людям, по простым человеческим лицам!