Читаем Безбилетники полностью

Монгол все стучал и стучал, будто боясь прекратить, боясь признать то, что он не увидит своего дядю, возможно, больше не увидит никогда. Затем стал выстукивать на двери барабанные партии. В какой-то момент он так забылся, что простучал почти всю «One» группы Metallicа.

Когда он заканчивал последний припев, на площадке одновременно открылись три двери.

Том вдруг понял, что все это время их пристально разглядывали в глазки. И когда самый храбрый сосед решился выглянуть, его тут же поддержали остальные.

– Ходят тут, ходят, стучат! – хором заголосили жильцы.

– Да что вам надо?

– Милицию нужно вызвать!

– Там вообще никто не живет!

– А мы не к вам! – отрезал Монгол, и вдруг услышал, как за дядиной дверью зазвенели ключами. Защелкали, зашаркали, завздыхали. Наконец, распахнулась четвертая дверь, и в ее темном проеме они увидели глубокого сгорбленного старика. Он был в пижаме и тапочках. Остатки его седых волос были всклокочены. Гостей он явно не ждал. Тому даже показалось, что непобедимый дядя был расстроен, и даже несколько напуган.

– Что вам нужно? – дрожащим голосом тихо пролепетал старик.

– Дядя Петя, узнаете меня?! – громко и радостно приветствовал его Монгол, так, чтобы слышали все соседи, чтобы эхо прокатилось до первого этажа, – я ваш племянник, Саша!

И он широко растопырил руки, собираясь обнять старика.

– А, Саша. Ну, заходи, – печально сказал дядя Петя.

– А я с другом! – довольно сказал Монгол, кивнув на Тома. Том тут же вскочил со ступенек, и невольно вытянулся перед стариком, как вытягивается курсант перед генералом.

Дядя Петя скептически оглядел Тома, словно это был какой-то неодушевленный предмет. Чурка, или каменная статуя.

– Но я гостей не ждал, – уныло сказал он. – Поэтому друг твой пусть здесь постоит.

Монгол кивнул, извиняясь, повел плечом, и нырнул, как в омут, в темную прихожую. Пока он привыкал к полумраку, дядя защелкнул дверь.

– Дядя Петя, я от вашей сестры Марины. Я ее сын. Вы меня узнали? – громко, и почему-то по слогам заговорил Монгол.

– Узнал, Саша, конечно узнал, – устало сказал дядя Петя, выдавив скупую улыбку, но глядя куда-то в сторону. – Марина, говоришь?

– Да. Марина. Это мама моя. От нее вам огромный привет.

– Тетя Марина. Правильно, правильно. – Дядя по-прежнему стоял в коридоре у двери, не проявляя никаких признаков радушия. В руках он сжимал тяжелые выпуклые очки в роговой оправе. Его узловатые, покрытые черными венами кисти сильно тряслись. Очки были перемотаны синей изолентой. Они молча стояли и смотрели друг на друга. Монгол не знал, что сказать. Ожидая другого приема, он вдруг потерялся, совсем как в детстве покорно отдав взрослому инициативу. Но дядя инициативу не брал.

– Я разуюсь? – Монгол наклонился.

– Не нужно, не нужно, не напачкаешь, – поспешно ответил дядя.

– Ой, забыл! – спохватился Монгол. Он вспомнил про свой главный козырь, можно сказать, червовый туз. Не даром же он так далеко и долго тащил эту тяжелую никчемную склянку. Присев на корточки, Монгол расстегнул сумку и быстро зарылся в ее содержимое, пока не вытащил на свет темную пол-литровую банку.

– Вот вам варенье! Мама сама варила. Из наших вишен, огородных, – радостно сказал он, будто привез дяде Пете саму молодость.

Передавая подарок, он изо всех сил пытался настроить старика на дружественный лад, и даже немного поклонился, одновременно чувствуя себя полным идиотом.

– Спасибо, – без энтузиазма сказал дядя Петя. Он осторожно взял баночку, и тут же поставил ее у себя под ногами, на пол.

Дядя явно был не дурак. И даже, возможно, любитель преферанса.

– В прошлом году такой урожай вишен был! Все ветки усыпало! – громко сказал Монгол, стараясь сдерживать нахлынувшее было разочарование. – Вот мы и закатали.

– Это хорошо, это хорошо, – бесцветно ответил дядя.

– Дядя Петя! Мама сказала, чтобы мы вас навестили. Может быть, вам чего нужно? Убрать, или, может, посуду помыть? Мусор вынести? Ковер выбить? – Монгол начал было импровизировать, но непроницаемое лицо дяди только сморщилось от неудовольствия.

– Спасибо, мне ничего не нужно, – сухо ответил дядя, переминаясь с ноги на ногу.

Монгол вздохнул. Поток спасительных мыслей в его голове иссяк. В разговоре снова повисла угрожающе длинная пауза.

– А у вас переночевать можно? – Монгол пошел в открытую. – А то на улице ливень, холодно, мы промокли. У нас даже теплой одежды нет. Мы у друга остановились, но он в другом городе. А вам подарок завезли. Нам только на ночь.

Дядя стоял неподвижно, глядя на Монгола печальными, выбеленными временем глазами. Он был где-то далеко. Монгол отчаянно пытался расшифровать сложный ребус морщин на его лице, раскусить секретные коды его партизанской души, но чувствовал, что все слова уже сказаны.

– Видите ли, Саша, – наконец, сказал дядя. – Я в последнее время стал часто падать. Очки вот разбил. Видите? – Он поднял очки повыше, чтобы Монгол хорошо рассмотрел перемотанную изолентой дужку. – Поэтому, увы, приютить я вас не могу.

– Дядя Петя, – пролепетал Монгол, – мы всего одну ночечку. Мы на кухне, на полу, под столом ляжем. А рано утром сразу уйдем. Нам только…

Перейти на страницу:

Все книги серии Extra-текст

Влюбленный пленник
Влюбленный пленник

Жан Жене с детства понял, что значит быть изгоем: брошенный матерью в семь месяцев, он вырос в государственных учреждениях для сирот, был осужден за воровство и сутенерство. Уже в тюрьме, получив пожизненное заключение, он начал писать. Порнография и открытое прославление преступности в его работах сочетались с высоким, почти барочным литературным стилем, благодаря чему талант Жана Жене получил признание Жана-Поля Сартра, Жана Кокто и Симоны де Бовуар.Начиная с 1970 года он провел два года в Иордании, в лагерях палестинских беженцев. Его тянуло к этим неприкаянным людям, и это влечение оказалось для него столь же сложным, сколь и долговечным. «Влюбленный пленник», написанный десятью годами позже, когда многие из людей, которых знал Жене, были убиты, а сам он умирал, представляет собой яркое и сильное описание того исторического периода и людей.Самая откровенно политическая книга Жене стала и его самой личной – это последний шаг его нераскаянного кощунственного паломничества, полного прозрений, обмана и противоречий, его бесконечного поиска ответов на извечные вопросы о роли власти и о полном соблазнов и ошибок пути к самому себе. Последний шедевр Жене – это лирическое и философское путешествие по залитым кровью переулкам современного мира, где царят угнетение, террор и похоть.

Жан Жене

Классическая проза ХX века / Прочее / Зарубежная классика
Ригодон
Ригодон

Луи-Фердинанд Селин (1894–1961) – классик литературы XX века, писатель с трагической судьбой, имеющий репутацию человеконенавистника, анархиста, циника и крайнего индивидуалиста. Автор скандально знаменитых романов «Путешествие на край ночи» (1932), «Смерть в кредит» (1936) и других, а также не менее скандальных расистских и антисемитских памфлетов. Обвиненный в сотрудничестве с немецкими оккупационными властями в годы Второй Мировой войны, Селин вынужден был бежать в Германию, а потом – в Данию, где проводит несколько послевоенных лет: сначала в тюрьме, а потом в ссылке…«Ригодон» (1969) – последняя часть послевоенной трилогии («Из замка в замок» (1957), «Север» (1969)) и одновременно последний роман писателя, увидевший свет только после его смерти. В этом романе в экспрессивной форме, в соответствии с названием, в ритме бурлескного народного танца ригодон, Селин описывает свои скитания по разрушенной объятой пламенем Германии накануне крушения Третьего Рейха. От Ростока до Ульма и Гамбурга, и дальше в Данию, в поездах, забитых солдатами, пленными и беженцами… «Ригодон» – одна из самых трагических книг мировой литературы, ставшая своеобразным духовным завещанием Селина.

Луи Фердинанд Селин

Проза
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе

«Казино "Вэйпорс": страх и ненависть в Хот-Спрингс» – история первой американской столицы порока, вплетенная в судьбы главных героев, оказавшихся в эпицентре событий золотых десятилетий, с 1930-х по 1960-е годы.Хот-Спрингс, с одной стороны, был краем целебных вод, архитектуры в стиле ар-деко и первого национального парка Америки, с другой же – местом скачек и почти дюжины нелегальных казино и борделей. Гангстеры, игроки и мошенники: они стекались сюда, чтобы нажить себе состояние и спрятаться от суровой руки закона.Дэвид Хилл раскрывает все карты города – от темного прошлого расовой сегрегации до организованной преступности; от головокружительного подъема воротил игорного бизнеса до их контроля над вбросом бюллетеней на выборах. Романная проза, наполненная звуками и образами американских развлечений – джазовыми оркестрами и игровыми автоматами, умелыми аукционистами и наряженными комиками – это захватывающий взгляд на ушедшую эпоху американского порока.

Дэвид Хилл

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза