Безбилетный пассажир

И дальше всем фильм нравился. Не понравился только троим: одной красивой художнице (она полюбила меня за смелость после фильма «Тридцать три», а после «Не горюй!» разлюбила) и двум кинорежиссерам – Леониду Гайдаю и Сергею Параджанову.

С Гайдаем я дружил. Мне нравилось то, что он делал. У Леонида Гайдая был особый дар. Его иногда обвиняли в том, что он ничего нового не придумывает, только берет и использует трюки немого кино, – но многие пробовали использовать трюки немого кино и ни у кого, кроме Гайдая, ничего путного не получилось.

Гайдай мне после просмотра в Доме кино сказал, что я зря смешал два жанра. Если бы у меня в фильме люди не помирали, могла бы быть хорошая комедия.

Сергей Параджанов позвонил мне и спросил, где можно посмотреть «Не горюй!» – ему интересно, как я французский материал в Грузию перенес. Я заказал в монтажной маленький зал, и мы с Сергеем посмотрели фильм вдвоем. Потом он долго молчал, молчал… И высказался:

– Ты не расстраивайся. Каждый художник имеет право на неудачу.

А я и не расстроился. Не должен был фильм «Не горюй!» понравиться Параджанову: он совершенно по-другому мыслит.

Зато следующий мой фильм, «Совсем пропащий», Параджанов вознес до небес. Он утверждал, что это шедевр, подарил мне икону и ковер (он вообще любил одаривать). И сказал, что сам, своими руками сделает приз для этого фильма. Начал делать приз, но не успел – попал в тюрьму. Когда он вышел оттуда, и мы встретились, первое, что он сказал:

– Я твой должник, за мной приз.

^{Медаль “Амаркорд”.}

^{Мы с Сергеем Параджановым.}

Я сказал, что не надо. В прошлый раз он стал его делать и попал в тюрьму, значит, приз – плохая примета.

В девяносто первом году я был на фестивале в Римини с картиной «Настя». Картина шла вне конкурса и на заключительной церемонии я сидел спокойно – никаких наград моему фильму не полагалось.

Вдруг на сцену выходит мой друг, знаменитый сценарист Тонино Гуэрра и начинает что-то говорить по-итальянски. Сначала я услышал «Феллини», потом – «Параджанов», потом – «Данелия гранда реджиста». А потом все зааплодировали, и Тонино вызвал на сцену меня, вручил какую-то коробочку и попросил, чтобы я ее открыл и показал залу. Я открыл и показал. И все снова зааплодировали. В коробочке был маленький серебряный медальон: Дева Мария.

Я раскланялся, сердечно поблагодарил Тонино и спустился в зал, так ничего и не поняв. Тогда, впервые за тридцать лет нашей дружбы, рядом с Тонино не было его жены Лоры, которая всегда переводила мне то, что он говорил. И только после церемонии Лора мне объяснила: в тюрьме Параджанов собирал крышки из фольги, которыми тогда закрывали молочные бутылки. Он прессовал их в медальон и гвоздем делал на медальоне чеканку. Один из таких медальонов он подарил Тонино Гуэрра. Тонино отлил медальон в серебре и подарил своему другу Федерико Феллини, для которого написал много сценариев. Феллини в то время уже был болен и лежал в больнице. И Феллини сказал Тонино:

– Давай из этой медали сделаем приз и назовем «Амаркорд». И будем вручать его на фестивале в Римини – в городе, где мы выросли и снимали фильм «Амаркорд». Это будет наш приз.

Тонино рассказал Феллини, какие фильмы участвуют в конкурсе фестиваля и кто из режиссеров приехал. И Феллини предложил дать приз мне.

– Но ты же не видел фильм, который привез Данелия, – удивился Гуэрра.

– И не надо. Я видел «Не горюй!», и мне достаточно.

Таким образом я получил приз «Амаркорд» от Феллини за картину «Настя», которую он не видел, но любил фильм «Не горюй!», и от Параджанова за фильм «Не горюй!», который ему не понравился.

Маэстро

В начале 80-х в Риме проходил биеннале, в переводе на русскиий это нечто вроде выставки) под названием «Я вор». Каждый из приглашенных кинорежиссеров, а режиссеров пригласили из многих стран, должен был назвать имя маэстро, чьи фильмы оказали влияние на его творчество, показать фрагменты из его фильмов, объяснить, в чем выражается это влияние, и показать свой собственный фильм.

Из Советского Союза пригласили Бондарчука, Тарковского и меня. Меня потому, что на предыдущем фестивале в Венеции «Осенний марафон» был признан лучшим фильмом.

Я назвал своим кумиром Федерико Феллини и попросил показать два отрывка из его фильма «Восемь с половиной», а мой – из «Осеннего марафона». К моему великому удивлению оказалось, что из всех приглашенных имя Феллини назвал я один. Остальные, видно, решили соригинальничать и назвали фамилии режиссеров, которых мало кто знал. Это сообщил мне Тонино Гуэрра, они с Лорой встречали меня в аэропорту. И еще Тонино сказал, что Феллини хочет прийти сегодня вечером на просмотр.

– Не надо, – попросил я. – Если я буду знать, что Феллини в зале, я ничего сказать не смогу, меня «замкнет». Такое со мной бывало, если на съемку приходила моя мама: я «зацикливался» и двух слов связать не мог. Тонино пообещал передать Феллини мою просьбу.