Чиаурели был депутат, и у него был депутатский паек, но народу в доме было столько, что продуктов все равно не хватало. Но всем было ясно, что ни Казбека, ни Чиклика никто резать и есть не будет. Их отвезли в Дигоми (деревня недалеко от Тбилиси, откуда родом Михаил Чиаурели) и отдали в стадо.
Когда мы с мамой приехали в Дигоми менять вещи на продукты, я пошел навестить Чиклика. И увидел такую сцену: пасутся на травке бараны, Чиклик подходит к одному из них и начинает задираться, бодает его своими рожками. Баран терпит, терпит, а потом решает наказать нахала. Занимает боевую позицию… И тут из-за валуна выскакивает Казбек, мчится стрелой к обидчику и с разбега долбает рогами ему в бок. Баран катится по траве. А после Казбек возвращается за валун, а Чиклик идет задираться к следующему барану.
– Так весь день развлекаются, мерзавцы, – сообщил пастух.
А я подумал, что рановато я своему приятелю Чиклику Шекспира давал. В его возрасте нужно читать «Муху-цокотуху».
Профессор
Шофер дяди Миши Чиаурели Профессор всегда выглядел элегантно, почти как сам дядя Миша. И все время был рядом с хозяином. Когда в Тбилиси приезжали именитые гости (Джон Стейнбек, сын Черчилля, Назым Хикмет), дядя Миша встречал их вместе с Профессором. Так и представлял гостям:
– Познакомьтесь, это профессор.
И гости уважительно именовали Михаила Заргарьяна «господином профессором» и никак не могли понять, что это «господин профессор» все время бережно держит в левой руке. А это была крышка от радиатора, Профессор таскал ее с собой – боялся, что сопрут.
Однажды (когда Чиаурели уже не стало) я наблюдал такую сценку. Девять тридцать утра. По зале с антикварной мебелью, по сверкающему фигурному паркету Профессор катит колесо. Открывает дверь в спальню, закатывает туда покрышку и зовет:
– Верико! А, Верико!
– Что? – не открывая глаз, сонно спрашивает Верико. Как всякая театральная актриса, она поздно ложится и поздно встает.
– Открой глаза! Посмотри!
Верико приоткрывает один глаз.
– Ну?
– С такой покрышкой можно ездить? Можно?!
– Хороший шофер с такой покрышкой может ездить, а у говновоза любая лопнет, – бурчит Верико.
– Вера Ивлиановна, я вас вожу, – напоминает Профессор.
Верико открывает оба глаза.
– Господи, чем я перед тобой провинилась, что ты окружил меня такими идиотами!..
И далее она минут десять с трагедийным надрывом сетует на судьбу. Верико Анджапаридзе критики включали в десятку лучших трагедийных актрис ХХ века, и когда она с таким пафосом говорила на сцене, зал рыдал. Но Профессор был человеком дела и эмоциям не поддавался. Когда Верико утомилась и замолкла, он спокойно произнес:
– Деньги давай.
Верико тяжело вздыхает, переворачивается на другой бок и бормочет:
– В тумбочке посмотри…
А когда у Верико уже не было средств содержать шофера с машиной, Профессор переквалифицировался в футбольные фотографы и прославился больше, чем Чиаурели, и даже больше, чем Верико и Софико. Если в ворота тбилисского «Динамо» забивали мяч, весь стадион, шестьдесят тысяч болельщиков орали: «Профессор, не снимай!!!»
Бута
Бабушка Бута жила отдельно – у нее была своя комната. Когда я три недели прогуливал школу (почему, я рассказал выше), я в девять утра являлся в гости к Буте. Бута усаживала меня в кресло, варила кофе, набивала табаком папиросы (Бута курила, и мама курила, и папа курил, и Верико курила, и Отар курил, и Рамаз курил, и Нюра курила, и я втихомолку курил с одиннадцати лет – только Джиу и собака Бутхуз не курили) и рассказывала о прежней жизни в Кутаиси, о дворянском собрании, о балах (бабушка была урожденная княжна Месхи). Ровно в час, когда заканчивались уроки, я забирал свой портфель и шел домой, каждый раз прихватывая у Буты пару папирос. А Бута делала вид, что не замечает – чтобы не придавать моему курению официального статуса.
Так продолжалось до тех пор, пока Буту не навестила мама.
– Самый внимательный из всех вас мой внук Гиечка, – сказала ей Бута, – каждый день ко мне заходит, чтобы мне скучно не было.
– Когда он к тебе заходит? – удивилась мама.
– С утра.
– И давно?
– Две недели.
– Мама, с утра ребенок в школе должен быть, а не у тебя! – расстроилась мама. – Вот что значит без отца растет!
И Буте попало, и мне. Мама в первый раз (и в последний раз) стукнула меня по затылку, тут же испугалась и стала переживать:
– Гиечка, больно?
Час я ее потом успокаивал.
А зимой Бута поскользнулась, упала и сломала бедро. Ее перевезли к Верико, и она лежала в комнате на первом этаже. Всегда свежая, чистенькая, доброжелательная. Времени свободного у нее было мало. Возле Буты стоял телефон, и она исполняла обязанности диспетчера: всегда знала, где кто, что было очень сложно при таком количестве обитателей дома. Кроме того, она решала за нас задачки: мне по арифметике, а Рамазу и Джиу по алгебре. И еще делала заданные им в школе на дом переводы с французского.