Безбилетный пассажир

Между прочим. Как мы ни старались держаться подальше от государственных секретов, все равно никак не могли их избежать.

В тот день, когда Никита Сергеевич выступил с официальным заявлением, что на Кубе советских ракет нет, пошли мы в ресторан. Только сели, в другом конце зала поднялся человек и крикнул:

– Режиссер! Я вернулся, когда сниматься будем?

Я узнал его: этот моряк был у нас в массовке в очереди у пивного ларька.

– Опоздал, отсняли уже все сцены с массовкой, – крикнул я. – Надо было раньше приходить!

– Раньше не мог. Мы на Кубу ракеты возили!

А строжайшую государственную тайну – об испытании на острове Новая Земля атомной бомбы – мы узнали за две недели до взрыва. Пришел ко мне капитан нашего спасателя СБ-5, плотно закрыл дверь и шепотом спросил, не знаю ли я, на каком расстоянии от атомного взрыва мужик становится импотентом.

– Не знаю. А тебе зачем?

– Они там атомную бомбу будут взрывать, а мы обеспечиваем безопасность. Только я тебе ничего не говорил. Хотя этот секрет, бля, весь Мурманск знает!

Когда в центральных газетах появились опровержения слухов о новых испытаниях атомного оружия, на главной площади Мурманска, на доске объявлений среди прочих был прикноплен и такой листок: «Граждане туристы, в связи с непредвиденными обстоятельствами турплавания на Новую Землю переносятся на весну будущего года».

В Москве, когда мы с Конецким смотрели отснятый материал, позвал я и Андрея Тарковского, который попался мне в коридоре: он в нашем объединении снимал «Иваново детство». Досмотрели до сцены, как боцман пинает волны.

– Выкинь ты эту муть, – сказал Конецкий. – Гениальные метафоры пусть студенты первого курса ВГИКа снимают.

– Может, ты и прав, – согласился я.

– Ни в коем случае! – воскликнул Тарковский. – Это лучшее из того, что я здесь увидел.

И сцена в фильме осталась. По двум причинам: во-первых, я уже видел материал «Иванова детства» и понял, что Тарковский кое-что в кино понимает. Ну и перед Андреевым было неудобно.

Кино – важнейшее из искусств

В Мурманске по плану было намечено первой снимать сцену на набережной. Выбрали точку. Красиво – вид на порт, на Кольский залив. Только в кадр попадал грязный покосившийся забор. И я попросил администратора Федорца, чтобы завтра на съемку пригнали автобус – закрыть забор от камеры.

– Не надо, – махнул рукой второй режиссер. – Давай снимем так, нечего их ублажать.

Вторым режиссером на этой картине был Леонид Васильевич Басов, бывший заместитель Нового директора «Мосфильма» – тот самый, который на показе «Сережи» тапочки не разглядел. После того, как его разжаловали из замдиректоров, вкусы у него поменялись.

– Нет, – сказал я. – Потом начнут цепляться, что очерняем действительность. Как вы тогда с этими идиотскими тапочками.

– Человеку свойственно чувство самосохранения, – объяснил Басов. – Раскаленное железо рукой не схватишь, знаешь, что обожжет.

Утром на следующий день приехали на съемку – автобуса нет.

– Не дали, – объяснил Федорец.

– Снимем так, – опять сказал Басов.

– Нет, – уперся я и попросил Басова позвонить Залбштейну. Директором фильма «Путь к причалу» был Дмитрий Иосифович Залбштейн, осанистый пятидесятилетний мужчина с начальственным басом.

Басов из автомата позвонил в гостиницу и сообщил Залбштейну, что здесь в кадре всякая срань, а загородить ее нечем. Поэтому мы будем снимать все как есть и очерним советскую действительность. А виноват будет он, Залбштейн, потому что не обеспечил автобус.

– Не снимайте! – завопил Залбштейн. – Будет автобус.