Бездна

— Не знаю, мама, ничего не знаю! пылко возразила дѣвушка, — только мнѣ надо успокоиться, а не то я Богъ знаетъ что сдѣлаю, чувствую!… Папа не нужно объ этомъ говорить, будто спохватилась она тутъ же, — онъ не какъ ты, онъ emportée смотритъ… Сходи къ нему сейчасъ, мамашечка, и скажи просто, что мнѣ очень хочется къ тетушкѣ Бородиной. Поѣздъ отходитъ на *** въ 6 часовъ 5 минутъ, я знаю, а у него сегодня въ городѣ присутствіе, и онъ раньше семи оттуда не вернется. Такъ и прекрасно будетъ: мы съ нимъ не встрѣтимся.

"Пожалуй, такъ лучше: она такая цѣльная, toute d'une pièce, пусть успокоится, а не то и въ самомъ дѣлѣ Богъ знаетъ на первыхъ порахъ, что готова сдѣлать", рѣшила Александра Павловна послѣ видимаго долгаго колебанія, и закрыла свой бюваръ съ начатымъ письмомъ.

— Хорошо, сказала она, — я пойду къ твоему отцу. А ты пойди сюда, tête folle, я тебя поцѣлую.

Маша прыгнула съ мѣста, перебѣжала мимо стола въ матери, пала предъ нею на колѣни и со внезапнымъ рыданіемъ уронила ей голову на грудь.

Слезы ручьемъ брызнули на это въ отвѣтъ и у Александры Павловны. Она стремительно захватила обѣими руками эту бѣлокурую головку, прижимая ее въ себѣ и цѣлуя эти заплаканные глаза.

— Ну полно, Машутка, полно, сумасшедшая, шептала она, — все объяснится, все хорошо будетъ: грѣхъ такъ отчаиваться… и стыдъ, Маша.

Маша не даромъ была дочь своего отца: она вся какъ-то разомъ собралась, пришла въ себя; по свѣжимъ губамъ ея скользнула улыбка:

— Правда твоя, мамашенька, грѣшно и стыдно; вотъ я и тебя, мою святую, довела до слезъ…

Она вырвала платокъ изъ рукъ матери и стала въ свою очередь отирать имъ глаза ей и страстно цѣловать ихъ:

— Дай я благословлю тебя, голубка моя мамаша, чтобы тебѣ легче итти было предъ грознаго судію, уже смѣялась она, насилуя себя на веселость, — а я тебя тутъ подожду… И въ твои секреты заглядывать не буду, добавила она, кивнувъ на бюваръ.

Александра Павловна невольно усмѣхнулась, покачала въ видѣ шутливаго упрека головой и отправилась на половину мужа.

Онъ сидѣлъ въ библіотекѣ и читалъ, низко, по обыкновенію, склонившись надъ книгой, со слегка прищуренными глазами.

Онъ поднялъ ихъ на входившую жену и тотчасъ же замѣтилъ, какъ ни старалась казаться она спокойною, слѣды только-что испытаннаго ею волненія…

— Что такое? вырвалось у него съ невольною тревогой. Она торопливо усмѣхнулась:

— Ничего, Борисъ, рѣшительно ничего… Отчего ты думаешь?

— Мнѣ показалось, что ты…

— Тебѣ "показалось", именно, ничего нѣтъ… Я хотѣла тебѣ только сказать, что la cousine Borodine очень просила отпустить съ ней Машу погостить на нѣсколько дней…

— Да, знаю; ты мнѣ, кажется, еще на прошлой недѣлѣ говорила?

— Да… и Машѣ очень хочется къ ней ѣхать, не совсѣмъ твердымъ голосомъ произнесла Александра Павловна.

Онъ внимательно глянулъ ей въ лицо:

— Давно-ли это? Она тогда говорила, что ей "незачѣмъ къ чужимъ, когда и дома хорошо".

Она слегка покраснѣла и отвѣтила съ видомъ беззаботности, плохо ей удававшейся:

— Caprice de jeune fille, ты знаешь…

— Этого до сихъ поръ въ ней не было замѣтно, возразилъ онъ какъ бы про себя, задумался и чрезъ мигъ спроилъ опять:- когда же хочетъ она ѣхать?

— Сегодня же, Борисъ; поѣздъ изъ города отходитъ въ 6 часовъ 5 минутъ, — она пріѣдетъ къ Бородинымъ какъ разъ къ вечернему чаю… Анфиса Дмитріевна отвезетъ ее и вернется съ ночнымъ поѣздомъ.

— Когда же она объявила тебѣ о своемъ желаніи ѣхать?

— Сейчасъ вотъ приходила ко мнѣ.

Брови Троекурова сжались; онъ задумался опять, взглядывая отъ времени до времени на жену, какъ бы вызывая ее этимъ нѣмымъ вопросомъ на дальнѣйшее объясненіе. Но Александра Павловна молчала, и только краска, то сбѣгая, то покрывая опять ея щеки, свидѣтельствовала о томъ волненіи, которое снова охватывало ее всю.

— Это не спроста, не изъ "каприза", проговорилъ наконецъ Борисъ Васильевичъ, — но я не спрашиваю, живо примолвилъ онъ, останавливая движеніемъ руки чаемый имъ отвѣтъ жены, — если ты не находишь нужнымъ сказать мнѣ, мнѣ и знать не нужно.

— Борисъ, милый, воскликнула встревоженно она, — повѣрь, что если бы было что-нибудь важное…

Онъ остановилъ ее еще разъ:

— Развѣ я этого не знаю, другъ ой! онъ протянулъ ей руку и нѣжно пожалъ ей захолодѣвшіе пальцы:- ты должна помнить, что я всегда и во всемъ вѣрю болѣе инстинктамъ твоего сердца, чѣмъ самымъ мудрымъ соображеніямъ… Да и дочери твоей инстинкту вѣрю, добавилъ онъ какъ-то особенно вѣско, — скажи ей, чтобъ она ѣхала съ Богомъ, коли разсудила, что ей такъ надо.

Онъ усмѣхнулся и прибавилъ:

— И даже можетъ не приходить прощаться со мною, если думаетъ, что почему-нибудь ей будетъ при этомъ неловко.

Александра Павловна охватила его шею рукой и нѣжно прижалась губами въ его лбу:

— Лучше тебя человѣка нѣтъ на свѣтѣ, Борисъ!

XX