Бездушные

На высоте в тридцать шесть тысяч футов Кам резко просыпается. Что это – он у зубного врача? Но нет, просто он заснул, не успев полностью привести кресло в горизонтальное положение.

Этот роскошный частный самолёт «Граждане за прогресс» предоставили им с Робертой на время турне. Роберта спит в кресле позади Кама; её дыхание ровно и размеренно, как вся её жизнь. Здесь имеется и консьерж – так в этом частном самолёте именуется бортпроводник – но сейчас он тоже спит. Время – 3:13, хотя и неизвестно, в каком они часовом поясе.

Кам пытается восстановить в памяти свои сны, чтобы проанализировать их, но ничего не выходит. Его сны всегда смутны и хаотичны. Правда, он не знает, каковы они у нормальных людей, так что не может сравнивать. Его сны – это мучительные обрывки никуда не ведущих воспоминаний, потому что их начала и их концы существуют в других головах, живут другими жизнями. Единственное чистое и последовательное воспоминание – это память о разборке. Оно снится ему слишком часто. И не одно, а многие. Эпизоды и фрагменты десятков операций сплавляются в одно незабываемо мучительное целое.

Обычно после этих кошмаров он просыпается с криком. Не от боли – разборка, согласно закону, безболезненна. Но есть вещи куда хуже физического страдания. Кам вопит от ужаса, от беспомощности, ощущаемой каждым из этих ребят, когда они видят, как приближаются хирурги, чувствуют, как части их тела сначала зудят, а потом немеют, наблюдают боковым зрением, как медицинские криостаты уносят прочь… Все органы чувств постепенно отключаются, воспоминания испаряются, и наконец, с молчаливым криком безнадёжного протеста каждый из разбираемых уносится в небытие.

В этих снах присутствует Роберта, потому что она была при каждой процедуре – единственный в операционной человек, не носящий хирургической маски. «Чтобы ты мог видеть меня, слышать и узнать, когда все части будут объединены», – шептала она ему; но она не подозревала, насколько страшным будет это узнавание. Роберта – часть всего этого ужаса. Она – творец безнадёжности.

Кам научился сдерживаться и не кричать во сне, хранить свой вопль глубоко внутри, научился вытаскивать себя из прогорклого супа своих кошмаров в живой, светлый мир, в котором он – это он, а не разрозненные фрагменты его «внутреннего сообщества» .

Сейчас он один. Да, вокруг него есть люди, но в приватном самолёте, летящем сквозь ледяное ночное небо, Кам чувствует, что он один посреди вселенной. Именно в такие моменты глубокого одиночества его одолевают вопросы, заданные ему суровыми судьями в учёных аудиториях, потому что эти вопросы – его собственные.

Вправду ли я живое существо? Да и существую ли вообще?

Несомненно, как органическая материя он существует, но вот разумное ли он создание? Кто он или что? В его жизни бывают моменты – и не так уж редко – когда он попросту не знает. И если в конце ему, как и всем прочим, нужно будет предстать перед высшим судией – не вернутся ли компоненты, составляющие его «внутреннее сообщество», к своим истинным хозяевам, оставив пустоту там, где когда-то находился он, Кам?

Он сжимает кулаки. Ему хочется крикнуть: «Я есть! Я существую!» Но он предусмотрительно скрывает свои сомнения от Роберты. Пусть она лучше думает, что его его слабости ограничиваются юношеской похотью.

Гнев – вот что одолевает Кама, когда он остаётся наедине с самим собой. Гнев на то, что, возможно, подстрекатели среди публики правы, и он, Кам, может быть, всего лишь этакий медицинский курьёз. Фокус, проделанный при помощи скальпеля. Пустая оболочка, имитирующая жизнь.

В такие тёмные нигилистические моменты, когда, кажется, сама вселенная отторгает его, как в былые времена человеческие тела отторгали чужие органы, Кам думает о Рисе.

Риса… Это имя врывается в его мысли, и он борется с желанием отключить мозг. Риса не презирала его. То есть, в начале да, но потом она узнала его лучше и разглядела в нём индивидуальность, а не просто сумму частей. Под конец она даже стала испытывать к нему нечто вроде тёплого чувства.

Будучи с Рисой, Кам чувствовал себя настоящим. Он чувствовал себя чем-то большим, чем просто лоскутным одеялом, сотканным наукой и гордыней.

Он осознаёт, как сильно любит её – и боль, причиняемая желанием и тоской, ясно даёт ему понять, что он живой. Он есть. Ибо как мог бы он испытывать такую муку, если бы у него не было души?

И всё же ему кажется, что Риса, покинув его, забрала его душу с собой.

«Знаешь ли ты, Риса, какое это страшное чувство? – хочется ему спросить. – Знаешь ли ты, каково это – быть обделённым душой? Разве не это ты ощущала, когда твой драгоценный Коннор погиб в «Хэппи Джеке» ? »

Кам не сомневается, что смог бы заполнить собой образовавшуюся в ней пустоту, если бы только Риса любила его достаточно, чтобы позволить ему это. Вот тогда Кам стал бы целым.