Петренко Николай
ШЕСТЬ ОГНЕЙ
Орехи уродили на славу. Дед Гавриил потрусил дерево, и они словно град посыпались в густую траву. Будет внукам чем полакомиться… Да и в Золочев на базар есть с чем съездить… И тут со стороны улицы послышались шум, возбужденные голоса. Старик присмотрелся. Он увидел, как отовсюду сбегаются односельчане, вездесущие мальчишки спешат получше устроиться на деревьях, растущих вдоль улицы.
От запруды шло подразделение, которое вел усатый гвардеец-старшина. Лица бойцов утомленные, одежда запыленная… Сколько пришлось им пройти нелегкими дорогами войны, прежде чем добрались они до его родного села Трудовач.
— Привет, отец! Ну, как орехи? — приветливо улыбнулся смуглый солдат, крайний в строю, — видно, бывалый, с орденом и медалями на груди.
— Щедро уродили. Заходите. И кроме них есть что отведать, — радостно оживился старик.
— Спасибо, отец, мы б и рады, да вот времени нет, — ответил боец, но все же повернул к плетню, подставил пилотку, в которую Гавриил обеими пригоршнями высыпал орехи.
— Обождите, я еще соберу… — метнулся дед к дереву, да только не было времени у солдат. Уж больно спешили они туда, на запад.
— Ну, как, друг Владимир, был в селе? — суровым хриплым голосом встретил Сосна Владимира Иванюка, который только что спустился в схрон.
Если бы кто-нибудь посмотрел в этот момент на лицо предводителя бандитской боевки, то его удивила бы разница между словом «друг» и злобным, звериным взглядом. Но парень знал: здесь обращение «друг» заведено как обязательное, поэтому на подобные мелочи не обращал внимания.
— Ходил. Там как раз солдаты прошли.
— Солдаты? В Трудоваче?..
— Да. Небольшое подразделение. Видимо, на фронт направлялось.
— Что ж, пусть идут на свою голову. Может, назад и не вернутся… А что люди?..
— Многие с радостью солдат встречали. Один старик даже орехами угощал…
— Кто?! — маленькие заплывшие глаза Сосны полыхнули недобрым огнем.
— Старик Шкаруда… Предупредить бы его надо…
— Предупредить? Ну, это уже моя забота… — И, повернувшись, бросил в темень схрона: — Ты, Гай, и ты, Назар, сегодня со мной в село пойдете!..
Минуту помедлил, будто что-то припоминая, потом сказал Владимиру:
— Ты пока свободный. Можешь отдохнуть. Завтра задание будет посложнее.
— Что же, дядя Дмитрий, его за тот десяток орехов убили?.. Так ведь получается?.. — дрожащим голосом расспрашивал Владимир уважаемого всеми односельчанами Дмитрия Болюбаша, к которому не раз заходил поговорить, посоветоваться.
Тот сидел печальный, задумчивый. Вроде и не слышал вопроса. Потом сказал: — И какой это гад мог навести на Шкаруду бандитов?..
— Но ведь я им ничего такого не сказал, — вдруг вырвалось у Владимира…
Болюбаш стремительно вскочил, крепкой рукой схватил паренька:
— Знаешь? Знаешь?.. И молчишь?.. О таком нельзя молчать, нельзя!.. Да стой же!..
Обнял парня за плечи, привлек к себе:
— Зайдем-ка в хату… Разговор был нелегкий.
— Не по дороге тебе с ними, не по дороге, покалечат они твою жизнь!..
Бывший фронтовик советовал Владимиру завтра же сходить в райцентр Красне к чекисту Антюфеву.
— Скажешь, что от меня, честно во всем признайся… Владимир колебался, но все же согласился с Болюбашем: действительно, так будет лучше…
Ведь как получилось: втянули его в это дело еще мальчиком, когда немцы здесь были. Говорили: «Будем бить этих швабов!..» А сейчас своим пулю в лоб.
Но когда вышел от дяди Дмитрия и садами пробирался домой, со страхом подумал: «Узнают — не помилуют, растерзают…»
Кончилась бессонная ночь. К утру Владимир собрал небольшой чемоданчик и глухой тропинкой пробрался к железнодорожному полустанку. Прощай, родное село!
Через полчаса поезд подвозил его к большому городу.
Директор Львовского ремесленного училища приветливо встретил парня. Внимательно выслушал его и велел написать заявление.
Учился он хорошо, старательно осваивал специальность, подружился с ребятами.
— А жизнь-то, оказывается, прекрасна! — не раз думал Владимир.
С удовольствием трудился на сооружении нового цеха завода автопогрузчиков, куда их водили после классных занятий. Это будет его родной цех, родной завод. Радостно Владимиру: лучшего места в жизни он и не мог желать себе.