Безумие белых ночей

На душе у нее было неприятно, будто кошки скребли… новые обои. Шила не любила длинные телефонные разговоры, но еще больше она не любила длинные безответные гудки. Мои гудки. Я знал, что ей постоянно нужна была связь со мной, ей необходим был мой голос, вплетенный в нее, как ленточка в косу. Я и сам в нем нуждался. Хотя мог логически переживать молчание трубки, представляя, как абонент прогуливается на свободе вдоль колючей проволоки по ту сторону зоны. Она — нет, она начинала набирать снова и снова, и так сто пятьдесят раз подряд, пока не дозвонится. Затем она, как котенок, долго гоняла по полу клубок своих проблем. То отпуская его, а потом снова нагоняя и набрасываясь жадно, как на добычу, снова путаясь и отбегая. Как обычно, тем самым сильным полом был я.

— Почему ты не брал трубку?

— У меня же занятия.

— Стюардессы, понимаю, короткие юбки, длинные ресницы, пронзительные взгляды.

— Да, и шампанское, как Vip-у.

— Очень важная персона, — расшифровала аббревиатуру жена. — Я злая, но мне тебя не хватало.

— У тебя раздвоение личности.

— Нет, раздвоение — это другое.

— Какое?

— Я тебе скажу про раздвоение личности: это когда часть тебя хочет спать, а вторая переспать.

— В любом случае, — рассмеялся я, принимая вчерашние извинения жены, когда я пытался привести в чувства ее прелести, но взять их в аренду у засыпающего тела не получилось, — береги свои нервы, не на чем потом будет играть. Нервная система — самая важная из всех поставленных человеку Всевышним.

— А как же внутренней секреции? — на глазах раздобрела сердитость жены, став толстой, ленивой и сонной.

— Это секретная информация, — улыбался я в трубку.

— Хватит паясничать, я все еще зла. Я не хочу ничего беречь, я живу один раз. Посмотри, сколько раз я тебе звонила.

— Двадцать один. Очко.

— У тебя не нервы, а стальные канаты.

— Нет, у меня струны. Шесть струн, как чувств у гитары, — механически посмотрел я на пальцы и вспомнил, как мучил бедный инструмент в детстве, но дальше шести аккордов дело не пошло, хотя мозоли на подушечках пальцев от баре, частушек и лестницы имели место.

— В таком случае у меня их осталось три, как у балалайки.

— Как мало.

— Зато эффективно, буду тренькать тебе, пока не ответишь.

— Чувствую, дело пахнет испанским воротником.

— Успокойся, марьячи, сейчас это не в моде, сейчас не дерутся за дам, как раньше, не поют им серенады, не лезут из-за них на рожон.

— Да, черт, как скучно мы живем. С этим надо что-то делать.

— Даже к скуке у него был деловой подход, — иронизировала жена. Это был хороший признак, признак предмета любви. — Чем займемся сегодня?

— Любовью, давай тупо займемся любовью.

— Мне нравится ход ваших сперматозоидов.

Самое сильное признание — без слов… Все решают оголенные части тела, словно провода, по которым течет ток. Чувствую, как во мне просыпается высоковольтный столб. Шила хотела, чтобы ее ударило током немедленно. Я поспешил домой.

Она обнаженная лежала, словно закладка в раскрытой книге дивана. Я не знал, когда дочитаю этот роман. Нет, не то чтобы роман был не интересен, просто хотелось читать бесконечно долго.

* * *

— Ты опять ушел в себя? Давай возвращайся, а то мне скучно. Слышишь? — гладила собаку, сидя у телевизора, Шила.

— Меня отстранили от полетов.

— Ты шутишь?

— Вроде того, но почему-то не смешно.

— Я не понимаю. За что?

— По состоянию здоровья. Назначили комиссию на проверку моего психического состояния.

— Это какой-то абсурд.

Чувствуя, что ее как-то резко перестали гладить, собака тревожно подняла морду, будто и ей тоже не верилось в сказанное. Новость зависла в воздухе, она заполнила комнату и вытеснила из нее напрочь то уютное состояние дома, к которому стремится каждая семья. Джек всегда чувствовал, если что-то в доме было не так. Эти чувства начинали его переполнять, будто у тех был свой пузырь, который давил и выдавливал его из квартиры на волю, на свежий воздух два раза в день. Джек посмотрел на меня, потом навел морду на Шилу, облизнулся и тявкнул, призывая ее сделать хоть что-нибудь. Жена встала, сделала круг по комнате, затем вышла на кухню, вернулась с двумя бокалами и бутылкой виски.

— Это надолго?

— Думаю, что нет.

— Не переживай, — налила она полстакана мне и себе несколько капель.

— Не переживу, — улыбнулся через силу Артур, поднял стекло и посмотрел через него. Мир преломлялся.