Безумие белых ночей

На улице запищала чья-то сигнализация, безумие охватило весь квартал, звук был отвратительный. Все побросали тех, с кем спали, и выглянули в окно, они не боялись за свои застрахованные авто, просто хотелось набить морду тому мудаку, чья машина так яростно звала к себе. «Не моя». — Я прошел босиком обратно и лег. «Она так и будет пищать всю ночь?» Пища для тех, кто не спит. «Спи, дорогая, я думал, тебя хотели угнать». — «Как я могу спать в такой духоте. Будто в голову воткнули радиоприемник». Я представил, как кто-то другой прилег к тебе, начал подкатывать свои ядра. И только открыл дверь, а ты как заорешь, все посмотрели на своих. «Не-не, не моя, а ты не унимаешься, они все, кто проснулся: «Да сколько можно, когда же это все закончится?» «Да кому она нужна». Ты кончаешь долго, заразительно сексуально. Ты прикончила их всех, отдышалась, тоже ощутила ногами холодный пол, в ванной побежала вода, открытая тобою. Тебя украли ровно на одну ночь, из-за этого, душа моя, мне тоже не спится, я борюсь со временем и со своим недоверием, уже размером с ревность. Позвонить, что ли, но ты в душе, ты не услышишь, о чем я буду говорить с твоим любовником, разве что о погоде, но все знают, что завтра — дождь у меня, у тебя — солнце. «Ты знаешь, который час?». «Нет», — скажет он, и опять время покажет мне средний палец. «А что?» — спросит он меня. «Мне завтра рано вставать». — «Меняй работу». — «Где я ее столько разменяю. Курс сам знаешь какой». — «Не знаю». — «С Марса, что ли?». — «Не, с Венеры» (так про себя я называл свою жену).

«Как там?» — понимающе спрошу я, как всякая любопытная женщина, ждущая комплимента. «Как везде», — почувствую, как хочется ему ввернуть проклятую рифму к этому слову, поэт. «Как же ты меня достал». — «Иди-ка ты в баню». В баню я старался ходить раз в неделю, в общественную, где голые мужики собираются на одном этаже, а голые женщины на другом, чтобы посмотреть на себе подобных, схлестнуться вениками и пообщаться без галстуков. Конечно, веселее было бы смешать их всех в одну большую семью, но пара хватало и без этого. В парилке царило бабье лето: кружатся листья, ветки стегают по спине, по ногам в урагане мелькающих рук. Кроме того, разговоры о политике так или иначе скатывались к женщинам, которые в это время находились этажом ниже. После болтовни о женщинах говорить, как правило, было не о чем, все замолкали, только яростнее хлестали вениками друг друга.

— Как ты?

— Вроде бы ничего, только пусто как-то в жизни.

— Ну так суббота, восемь утра. Ты чего так рано вскочила? — возился муж с кофе, когда я вошла на кухню, завернутая в простынь.

— Ты встал, и сразу похолодало в постели, будто одеяло забрали.

— Пойдешь со мной в баню? Там тепло.

— Меня пугают большие скопления голых людей.

— Двое — это уже скопление?

— Если ты про нас, то, несомненно. Скопление противоречивых чувств.

— Я бы сказал, полов.

— Ладно, давай спать, муж.

— Как скажешь, жена.

* * *

— Оля! Оля! — заревел зверем на улице мужской голос. Он ворвался в мой сон, он уничтожил его. Я открыл глаза темноте. — Оля, где ты? Я знаю, где ты живешь, — продолжал сотрясать тишину рев. — Я реально тебе позвоню.

— Что за урод? — проснулась жена.

— Отстреливать надо таких.

— Отстрели, пожалуйста.

— Оля, — на этот раз на распев отозвался мужчина.

— Гормоны играют.

— Почему именно на нашей улице?

— Оля! Оля! Оля! — прокатилось троекратное по двору, все еще не теряя надежды найти свою Олю.

— Эй ты, долбо… иди отсюда на х… — открылся окном чей-то разбуженный рот.

— Отстрелили. Кто-то опередил меня.

Во дворе воцарилась тишина.

— Ушел, — прошептала Шила, переворачиваясь на бок.

— Оля! Оля! — Словно эхо предыдущих криков, голос отдаленно воскрес в соседнем дворе.

— Неужели это так близко? — почувствовал я, как улыбнулась Шила.

* * *

В нашей пленке жизни я не видел ни одного неудачного кадра, как же она была фотогенична. Не только для моего объектива, но и для окружающих. Жена. Даже в кромешной тьме она отбрасывала свет, словно мантию, под которой ничего лишнего, только я и ее любовь. У нее, конечно же, были свои тараканы в голове. Однако уничтожить их значило потерять привлекательность. Я включил лампу настольную. В меня ударил свет.

— Читать будешь?

— Да.

— Что?

— Тебя.

— Ты не поймешь.

— Ну и что, зато я смогу гордиться, что читал свою жену. Прочел от корки до корки.

— До подкорки. Мне-то что с этого?

— Что тебе? Бессрочная аренда моей души и моего тела.

— Не густо.

— А я думал, тебе густа.

— Хватит включать испанский, три часа ночи, дай поспать, — уткнулась в подушку лицом Шила… Потом резко развернулась: — Ты хоть когда-нибудь можешь быть серьезным?

— Могу, но твой воинственный дух меня веселит.

Шила снова вернулась в подушку.

— Ты не спишь? — окликнул я ее через несколько минут контрольным.

— Самый дурацкий вопрос.

— Почему, почему не спишь?

— А ты не догадываешься?

— Если я догадаюсь, мы опять начнем выяснять отношения.

* * *