Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов

Мы поехали в Восточный Берлин. Как только миновали зональную границу, нам пришлось остановиться – наперерез машине выбежала стайка девушек в национальных костюмах. Они вручили нам по маленькому букетику красных гвоздик и по белому флажку с эмблемой фестиваля.

– Поздравляем вас с открытием фестиваля! – весело и вместе с тем торжественно произнесла высокая темноволосая девушка с милым курносым лицом. – Добро пожаловать!

– Поди сюда, – улыбаясь, сказал ей Курт.

Она приблизилась.

– Твой отец немец?

Она кивнула.

– А мать?

Она снова кивнула.

– А ты, красная сучка, кто? – Курт швырнул ей в лицо цветы и включил скорость – машина рванулась вперед.

Когда мы отъехали немного, я сказал:

– Прошу вас впредь ничего подобного не делать. Вы можете сорвать мне всю работу.

Курт сквозь зубы сказал:

– Жаль, автомата нет под рукой.

Я повторил свою просьбу в более категорической форме. Курт промолчал, только чуть заметно кивнул.

Несмотря на ранний час, на улицах было многолюдно – все шли к стадиону.

На Александрплац мы зашли позавтракать в украшенный флажками открытый павильон. Народу там было полным-полно. У стойки тесно и весело, продавец еле успевал откупоривать бутылки с пивом.

Курт тихо сказал мне:

– Ну как быть спокойным? Ведь это немцы, которых красные разбили в лепешку. А им, посмотрите, весело. Я готов свой железный крест растоптать ногами…

Мы приехали в район, где жила советская делегация. Оставив машину в переулочке, порознь подошли к подъезду института, превращенного в общежитие. Курт сказал мне, что по полученной им инструкции он обязан всегда находиться неподалеку от меня.

Возле входа в институт десятка два немецких ребятишек окружили высокого парня богатырского сложения, который раздавал им значки. Несколько русских парней и девушек, смеясь, кричали ему что-то. Я подошел поближе. Русский юноша лет семнадцати стал рассматривать укрепленный на кармашке моего пиджака фестивальный знак работника прессы.

– Давайте менять, – сказал он и протянул мне значок.

– Нельзя, – сказал я по-русски. – Это служебный знак корреспондента, по нему нас пропускают на фестивальные события.

– Вы из «Комсомолки»?

– Что значит «Комсомолки»? – не понял я.

– Ну, из «Комсомольской правды», – почти обиделся паренек.

– А-а, нет-нет! – улыбнулся я. – Я из немецкой газеты.

– И так хорошо говорите по-русски?

– Я русский.

Паренек быстро отошел к своим товарищам и вскоре вернулся еще с тремя русскими.

– Здравствуйте, – сказал парень в светло-сером костюме и протянул мне руку.

– Здравствуйте, – ответил я и увидел Курта, который пробивался ко мне через толпу ребятишек. Откровенно признаться, в эту минуту я даже обрадовался, что он здесь.

– Вам нужно с кем-нибудь из наших побеседовать? – спросил парень.

– Просто захотелось посмотреть на своих земляков.

– А вы здесь давно?

– Я здесь родился. У меня мать русская.

– Вы из газеты союза свободной немецкой молодежи?

– Нет, из социал-демократической.

– Из Западной Германии?

– Да.

– О, это интересно! – воскликнул он. – Значит, ваша газета за фестиваль?

– Мы занимаем позицию наблюдателя.

– Удобная позиция, ничего не скажешь, – произнес он, бесцеремонно разглядывая меня. – Ну, наблюдайте, мы вам мешать не будем.

Они вернулись на крыльцо. И в это время в дверях института появился Поляков.

– А, Штаммер! – сказал он, увидя меня, и подошел ближе. – Привет, коллега! Первые наблюдения? – Он показал на немецких ребятишек и рассмеялся: – Типичная история – русские вербуют немцев в компартию.

Это было смешно, и я посмеялся вместе с ним.

– Вот какая слава у ваших социал-демократов, – продолжал Поляков, – советские делегаты не захотели с вами разговаривать. Но это, конечно, глупо… – Он вырвал листок из блокнота, написал на нем что-то и протянул мне: – Это мой телефон в отеле «Палас». Если что понадобится, звоните, я вам помогу. Меня можно застать или рано утром, или поздно вечером… Черт возьми! – воскликнул он, посмотрев на часы. – Опаздываю! Пока!

Около стадиона во все стороны расплеснулась огромная толпа. Я сказал Курту, чтобы он не уходил далеко от машины, но в ответ он вынул из кармана такой же, как у меня, корреспондентский значок и, прикрепив его к своей пестрой техаске, пошел вслед за мной.

Зрелище открытия фестиваля меня потрясло. Первый раз в жизни я видел такое огромное скопление людей, абсолютно единых в восторженном отношении к тому, что происходило на стадионе. Уже знакомое мне чувство одиночества и своей незначительности здесь усилилось и постепенно перешло в тупой непроходящий страх.

Он заставил меня хлопать в ладоши, то и дело вскакивать с места, размахивать руками, вместе со всеми скандировать слово «мир». Но когда на парадный марш вышла колонна советской молодежи и стадион потряс взрыв восторга, я, не владея собой, вскочил и, расталкивая людей, убежал со стадиона…

Курт, сидевший поодаль от меня, очевидно, не сразу заметил, что я ушел, и мне пришлось долго ждать его возле машины и все время слышать восторженный рев стадиона.

Но вот Курт пришел. Молча он залез в машину и, только когда я сел рядом, сказал:

– Мастера устраивать спектакли, ничего не скажешь…