Безумству храбрых...

Утром, когда рассеялась сумеречная мгла ночи, ребята разглядели пленного. Среднего роста, черный. Не белокурая бестия, не с водянистыми голубыми глазами, какими изображают немцев на плакатах, а черный, как грач, и кареглазый. Снять с него форму — сойдет за сибиряка, волжанина или украинца. Молодой еще. И все же это немец. Враг.

Только теперь друзья догадались обыскать пленного. Из широких коротких голенищ вытащили два запасных рожковых магазина для автомата.

В карманах нашли пачку галет, фотокарточки, матросскую книжку и начатую пачку сигарет. С пояса сняли фляжку, в ней был шнапс.

Виктор смотрел на худощавое, осыпанное испариной лицо немца, на его мокрые, повисшие косичками волосы и неестественно зеркальные после бессонной ночи глаза и видел, что тот нервно вздрагивает. Виктор почувствовал, как и сам он смертельно устал от проделанного пути, от нервного напряжения и пережитого страха. Он закрыл глаза, но тут же заставил себя открыть их и снова увидел пленного, Генку, белесую накипь неба, тусклую равнину сквозной тундры. Он отер пот со лба и со вздохом сказал:

— Надо узнать, откуда они тут появились. Попробуй, ты лучше шпрехаешь по-немецки.

— Кто ты? — спросил Генка. — Вэр ист ду?

И для убедительности повторил по-русски:

— Кто есть ты?

Немец молчал.

— Не хочет отвечать.

— Сейчас захочет, — Виктор выстрелил над головой немца. Пленный побледнел, глаза его округлились. — Давай спрашивай.

— Вэр ист ду? — спросил Генка, а Виктор выразительно повел автоматом.

Немец быстро-быстро залопотал.

— Чего он? — Виктор посмотрел на друга.

— Непонятно что-то, — пожал плечами Генка.

Пленный прислушивался к разговору.

— Может, он по-русски понимает? — насторожился Виктор. — Понимаешь по-русски, нет?

Пленный смотрел на ребят, и в глазах его был немой вопрос, усилие понять, чего хотят от него.

— Шпрехен зи русиш? — спросил Генка.

— Никс, — отрицательно мотнул головой немец.

— Вэр ист ду? — с расстановкой спросил Генка, тщательно выговаривая слова. Виктор поднял автомат.

Немец, косясь на автомат, что-то ответил, жестикулируя и показывая на море.

— Чего он? Ты что-нибудь понял?

— Кажется, с подводной лодки. — Генка вспоминающе морщил лоб. — Зее — море. Унтерзеебот — подводная лодка.

— Зее? — Генка показал на море. — Унтерзеебот?

— Я-я, — закивал немец.

— Ну точно, — Генка посмотрел на друга. — С подводной лодки. Транспорт они, наверно, потопили.

— А как же мы ее не заметили?

— А туман.

— Туман к вечеру начался, днем-то ясно было.

— Днем-то они нас в перископ рассматривали, а в туман и полезли.

Это походило на правду.

Виктор держал автомат в руках, наведя ствол на пленного. Тот выжидательно стоял перед грозным русским. Но если бы он мог взглянуть под опущенные ресницы русского матроса, то увидел бы в его глазах совсем не жестокость и ненависть, а самую что ни на есть мальчишескую растерянность. Сейчас Виктор совершенно не знал, что делать с этим проклятым немцем и что делать вообще.

— Спроси, где ребята, — сказал Виктор, стараясь вопросами оттянуть время, когда придется все-таки принимать какое-то решение.

— Наши, русиш, пух, пух? Шисэн? — показывая на пальцах, как стреляют, спросил Генка.

— Я-я, — почему-то обрадовался немец.

— Что «я-я»? — побледнел Генка. — Где наши? Во ист руссиш маринен?

Немец внимательно выслушал, понял вопрос и что-то долго и непонятно говорил. Но по жестикуляции друзья поняли, что кто-то убит.

— Врешь! — закричал Генка. — Не может быть? Как это!

Но выражение лица пленного говорило, что это правда.

— Убиты? Тотен? Русиш? — переспросил Генка в надежде, что немец просто не понял вопроса и несет ересь.

— Я, — кивнул пленный и отвел глаза.

Генка потерянно взглянул на друга и горько прошептал:

— Неужели правда, Витя?

Оглушенный известием, Виктор тупо смотрел на фашиста. Убили ребят! Может, вот этот и убил. Взял вот просто так и убил.

— Спроси у него, он убил или нет. Если он, я убью его.

На лице Виктора проступило жестокое и решительное выражение.

Генка испуганно округлил глаза.

— Ты что? Как убьешь?

— А так!

Виктор вскинул автомат. Немец понял, что русский решился на что-то серьезное, и весь напружинился, кровь отлила от его лица.

— Спрашивай! — яростным шепотом процедил сквозь зубы Виктор.

— Ты брось, Витька, брось! — испуганно повысил голос Генка. — Не имеешь права! Он без оружия. Он пленный. Не имеешь права.

Генка неумело загородил собою немца.

— Он ребят убил! — крикнул Виктор, чувствуя, как от ненависти удушливая спазма сдавливает горло.

— Да откуда ты взял, что он? — в отчаянии говорил Генка.

— Спрашивай, а то я его…

Генка повернулся к мертвенно бледному немцу.

— Ты… ду… стрелял? Шисэн? Пух, пух, ин русиш? — показывал на пальцах Генка.

— Никс, никс! — горячо залопотал немец.

Жестикулируя, он торопливо и страстно что-то говорил, но ребята поняли одно: участия в схватке он не принимал, он просто гребец на шлюпке.

— Вот видишь, не он, — облегченно сказал Генка.

— Его счастье. — Виктор медленно опустил автомат. Накаленный ненавистью голос сорвался. — Его счастье!..

Генка тяжело вздохнул.

— Что делать-то, Витя?

— Не знаю, — тихо сознался Виктор. — Надо на пост вернуться.