Несколько раз я видела драконов в небе, очень высоко… Там, в лазурной синеве они казались мне чем-то нереальным, словно картинка из фантастического кино. Но вот так, в нескольких шагах от себя, я вижу дракона впервые. Честно признаюсь сама себе, что он прекрасен. Даже несмотря на то, что это… Али!
Драконья голова на длинной гибкой шее поворачивается в нашу сторону. Несколько мгновений ярко-жёлтые, с вертикальными зрачками глаза смотрят прямо на меня. Затем огромное существо расправляет крылья и взлетает…
Задрав головы, мы смотрим на него, не в состоянии оторвать взгляд от этой дикой красоты и мощи. Вместе с нами смотрит и толпа, вновь заполнившая собой городскую площадь.
Завороженно наблюдаем, как серебристая фигура летит, стремительно удаляясь, пока не исчезает в небесной дали…
- Пойдемте уже, хватит тут торчать, — ворчит Лайсен, и мы отправляемся к следующему магазину. Идем молча, погружённые каждый в свои мысли.
- Ох, а все-таки он красавчик, — вдруг томно вздыхает Мэгги. – Драко-о-он!
- Драко-он! Краса-авчик…! – передразнивает ее Лайсен. – Тебе-то какой толк от его красоты, если он в нашу Федерику влюблен без памяти?!
Я резко останавливаюсь и оторопело смотрю на Лайсена. Онемевшими губами переспрашиваю:
- Влюблен?! В меня?
Глава 66
Плохо, что драконы не могут напиться. Какой уже кувшин вина ставит передо мной трактирщик, и не помню. Но желанное забытье никак не наступает. И не наступит, сколько не лей в себя.
В такие минуты остро завидую людям – для них нет ничего легче, чем утопить печаль в паре-тройке бокалов крепленого.
- О, Али, друг мой! Я вижу, ты решил уйти в нирвану? – раздается рядом веселый голос. Следом меня по спине с силой хлопает тяжелая ладонь.
- Что такое нирвана, недруг мой? – ворчу, потому что алая жидкость из стакана выплескивается наружу. Заливает собой стол. Оседает алыми каплями на моей рубашке. Алое на белом, словно следы слез моего сердце.
- О, да ты сделался поэтом? Поэт-работорговец! Что-то новенькое в этом мире, - язвит пришедший. Оказывается, последнюю фразу я произнес вслух…
Откинувшись на спинку стула, смотрю, как напротив садится мужчина в сером плаще. Подтягивает к себе мой кувшин с вином, принюхивается. Недовольно морщится и рявкает на мгновенно выросшего рядом трактирщика:
- А ну, шельма, тащи нам хорошего вина! А эту дрянь сам пей. Имей в виду, платить за неё мы не будем, а твою таверну сожжем, если еще раз такую пакость нам подашь!
- Но, господин…. Господин! – маленькие свиные глазки трактирщика бегают из стороны в сторону, рот округляется от страха. – Вашему другу понравилось…
- Моему другу сейчас без разницы, что пить – он в печали, - рявкает мой старый приятель. – А я в ярости, и ты можешь стать ее первой жертвой!
Толстяк трактирщик подхватывает злополучный кувшин и, тяжело переваливаясь на коротких ногах, уносится в сторону винного погреба.
- Зря ты напал на беднягу, Кристоф. Чуть до сердечного приступа не довел, - говорю равнодушно. – Он не виноват, я сам велел подать что угодно, лишь бы пьянило. Лучше скажи, что такое «нирвана»?
Блестят стекла очков, сверкают белоснежные зубы в улыбке.
- Спроси об это Федерику, когда встретишь в следующий раз, — советует он насмешливо. – Она знает.
- Откуда?
- От верблюда! – хмыкает Крис и подзывает подавальщицу.
Пока делает ей заказ, я подпираю щеку рукой и настойчиво интересуюсь:
- А верблюд – это кто?
- Не кто, а что. Животное. О нем тоже расспроси Федерику.
- Она не хочет со мной разговаривать, — признаюсь вдруг. – И, Крис, она вообще меня не помнит! Абсолютно! Тогда, в Грансе она говорила, что не знает меня, но я ей не верил. Думал, она обижена на меня. Злится. Может, ревнует. Да и пережить ей пришлось столько, что чудо, как не сошла с ума.
- Угу. По вине… не скажу кого, девочка едва не погибла. Но скажи мне, друг мой Али, какого фулла ты с ней обращался, как… Погано, в общем? – голос Кристофа становится ледяным. Глаза под стеклами очков на миг делаются черными, мертвыми. Словно Бездна приоткрыла свою пасть.
- Я ненавидел ее, когда покидал Империю Шеллая... Надеялся никогда больше не увидеть эту маленькую дрянь. И когда разглядел, кто лежит жалкой, полумертвой куклой на две повозки тех двух мерзавцев, вся моя ненависть мгновенно проснулась.
Пробудилось и отвращение, и злорадство, что маленькая мерзавка получила по заслугам… Вся дрянь, что долго покрывала мое сердце вышла наружу. Вот почему, — признаюсь вдруг.
Никому и никогда, даже самому себе я не говорил этого, а тут вдруг вывалил. Не иначе, подсыпал трактирщик что-то запрещенное в свое вино.
- Но и Федерика тоже стала совсем другой… Словно оболочка осталась ее, а душа изменилась до неузнаваемости. Она только и делала вид, что знать не знает меня. Смотрела с лютой ненавистью, говорила с презрением. Будто не она, а я был виновен в том, что произошло между нами. И это тоже дико меня злило. Заставляло пугать ее, издеваться, пытаться подавить волю.
- Ну-у, значит тебе будет легко забыть ее, — вдруг произносит Кристоф, преспокойно уплетая мясное рагу с травами.