Безвременье

Вкатив на небольшой взгорок, я заметил впереди пелену пыли, подползающую к дороге. Сбавив обороты, мотоцикл замедлил ход. Мне хотелось узнать, что там происходит. И вот с лесной дороги на шоссе вырвалось стальное чудовище, закачало своим хоботом, загрохотало гусеницами, развернулось и помчалось по направлению к городу. За ним вылезло второе, третье. Уже несколько десятков их рвалось в город, а они все выползали и выползали. Солдаты с автоматами сидели на броне танков. Веселые лица, грохот, пыль, стремительное движение, очевидная мощь и неустрашимость машин.

Я заглушил мотор и растерянно посмотрел на Прова.

— Однако, — пробасил он.

— Маневры, — предположил я. — Обыкновенные мирные маневры.

— Хорошо бы. Но раз есть войска, значит, есть и враг.

— Что будем делать?

— Подождем, пока пыль уляжется и двинем дальше. Больше нам ничего не остается.

Настроение мое резко изменилось. Я хотел тишины, мягкого шелеста леса, покоя. А вместо этого — грохот стальных машин. Выждав, пока хвост колонны скроется за дальним поворотом, я осторожно тронул мотоцикл вперед. Отдаленный грохот слышался еще вполне отчетливо. Но вокруг уже все изменилось. Потускнело солнце, воздух пах гарью. Казалось, что на яркую, сочную картину кто-то выплеснул ведро с помоями. Так и ехали мы еще минут двадцать и мне все время хотелось развернуть мотоцикл и помчаться в Смолокуровку. Там был рай, а впереди — неизвестность.

По всем признакам мы уже приближались к городу. Больше стало дорог, вливающихся в ту, по которой ехали мы, лес разошелся в стороны и сменился унылыми полями, какие-то, еще далекие строения показались на горизонте. А неизвестность неожиданно разрешилась шлагбаумом и группой автоматчиков. Я остановил мотоцикл, мотор тихо тарахтел на холостых оборотах.

— Документы! — спокойно, но явно недоброжелательно обратился к нам один, здоровенный, кряжистый. У него в руках и автомат казался игрушкой.

Никаких документов у нас  не было.

— Дак... — сказал Пров. — На крестины ездили... Ну и пропьянствовали неделю. Какие ж тут документы?

— Откуда едете?

— Из Смолокуровки.

— Там что, церковь есть?

— Есть, есть, — обрадовано закивал я.

— Цела еще?

— А как же! Что ей сделается?

— Ну, хоть мандат какой-нибудь есть?

Пров зашарил по карманам, нашел что-то, протянул солдату. И уже другие с интересом окружили нас.

— Ха-ха-ха! Ну, вы даете! Смотри-ка, мандат какой: "Привет от тети Моти!"

Солдаты дружно загоготали.

— Эх, опохмелиться бы... — с тоской в голосе сказал Пров.

— А назад в Смолокуровку прокатиться не желаете?

— Да можно, — нехотя ответил Пров.

— Заодно и декрет батюшке отвезете.

— Декрет-то уж, конечно, отвезем, — согласился Пров. Его, кажется, начинало тошнить.

— Ност, тащи бумагу, — приказал кряжистый. — Все нам не ехать. — Оспины на его лице блестели потом, глаза зыркали скрытой усмешкой и угрозой.

Один из солдат, долговязый, нескладный, сбегал в будку, принес мятый лист. Пров, не читая, свернул его и сунул в карман.

— Что-то мне рожа твоя, как бы, знакома, — сказал кряжистый. — Не подскажешь, где встречались?

— Может, где и встречались, — с отрыжкой сказал Пров. — Мир широк...

— Широк... Это для кого как. Ладно... Катитесь, но постарайтесь мне больше не встречаться.

— Да и нам что за радость, — согласился Пров.

Глаза рябого начали темнеть.

— Поехали мы, — сказал я и развернул мотоцикл. Мне хватило ума не рвать с места, а раскатиться спокойно. Я боялся, что какое-нибудь наше неловкое действие или слово все испортит. Да и в город мне ехать уже не хотелось. И точно, сзади полосонула автоматная очередь, я вильнул рулем. Противный пот прокатился по спине.

— Пугают, — спокойно пробасил Пров над ухом.

Я все же выжал из мотоцикла все, что мог, и успокоился только километров через пять. Пров тронул меня за плечо:

— Остановись.

Я остановился и посмотрел на него вопросительно.

— Что происходит?

— Изучим декрет, может, что и поймем.

Я перекинул ногу через седло, чтобы сидеть к Прову боком. Пров развернул лист, и мне можно было читать. Вот что было на этом листе.

"Вчера опубликован декрет о полном отделении церкви от государства и конфискации всех церковных имуществ.

Пролетарская диктатура должна неуклонно осуществлять фактическое освобождение трудящихся масс от религиозных предрассудков, добиваясь этого посредством пропаганды и повышения сознания масс, вместе с тем заботливо избегая всякого оскорбления чувств верующей части населения и закрепления религиозного фанатизма.

Население, после долгого опыта с попами, помогает нам их скинуть.

Бог есть (исторически и житейски) прежде всего комплекс идей, порожденных тупой придавленностью человека и внешней природой и классовым гнетом, — идей, закрепляющих эту придавленность, усыпляющих классовую борьбу.

"Народное" понятие о боженьке и божецком есть "народная" тупость, забитость, темнота, совершенно такая же, как "народное представление" о царе, о таскании жен за волосы.