Безымянное

Светла говорила о том, что скоро всё изменится. Пусть только Фёдор немного подождёт и побудет с ней подольше, и они обязательно встретятся. А если он захочет, то и вовсе присоединится к ней, ведь под водой так здорово! И они, конечно же, будут вместе, и никто не будет им препятствовать.

Фёдор и рад был услышать такие слова от девушки, которая так прочно заняла его сердце. Он склонился над тёмной водой, улыбаясь онемевшими от мороза губами и чувствуя, как чужие пальцы путаются в его волосах – это мороз вцеплялся в человека всё сильнее.

То, что Фёдор сгинул, приметили только после праздника, когда староста зашёл его проведать – дом встретил его пустотой и холодом, а в кузне сиротливо стояла кувалда мастера.

Вся деревня всполошилась – начали искать кузнеца, да вот нигде его следов так и не нашли. Предположили, что замёрз он где-то пьяный, ибо все видели, как душою стал он хвор. Жалели, конечно, а бабка Ефросинья сурово, без капли слезинки смотрела на сочувствующих ей людей – прервался славный род мастеров.

По весне тоже тела не нашли, вот только девки судачили, что Весенка, став полноводной и ускорив своё течение, словно говорит иногда на два голоса – на мужской да на женский. А когда снег сошёл, Весенка своего норова не умерила, но деревенских на богатства природные не обижала, а вскоре, ниже по течению, так и вовсе притоком разродилась, который сначала был маленьким ручейком, но через несколько лет тоже стал речкой, не менее полноводной, чем Весенка, правда поуже.

Бабка Ефросинья преставилась через год, в полном одиночестве – характер у неё совсем спортился под конец жизни, реку Весенку она люто ненавидела и ходить на неё перестала.

Похоронили бабку тихо и незаметно.

Разве что у тела нашли несколько речных ракушек, да вокруг рта было несколько засохших водорослей. Но деревенский люд списал это на стариковские чудачества да забыл.

А дом Фёдора вскоре развалился, без всякой на то причины.

Безмолвие

В избе натоплено до удушливой тяжести, пахнет давно не мытым телом и травами, которые напоминают о давно закончившемся лете.

Марья сидит, щурится в свете свечи, которая слабо освещает её потрескавшиеся руки и пожелтевшую от времени книгу. Марье видно плохо, да и читает она с трудом, но она продолжает продираться через хитросплетение чёрных чёрточек, которые называются буквами.

Изба маленькая, в горнице с трудом могут два человека разминуться – печь занимает большую часть помещения, но уже остывает. Стены покрыты чёрной копотью – печь явно неправильно сложена или топится как-то не так, но Марье совершенно не важно, что когда-то белая скатерть покрыта серым налётом пепла, а «красного угла» совершенно не видно. Ей сейчас вообще ничего не важно было, кроме этой книги, страницы которой рассыпаются от ветхости.

Маленькое оконце за спиной Марьи темно и наверняка вообще не способно пропускать свет снаружи.

Марья тяжело дышит и откидывает со лба грязные сосульки волос – поднимает взгляд, скользит по тёмной форме печи напротив – она ничего не видит, полностью погружённая в свои мысли.

Сложно сказать, сколько ей лет.

Её лицо расчерчено полосами грязи, столь же грязная копна волос уродливым клубком висит на голове, а безмерная облезлая шуба скрывает её фигуру от горла до пола.

Освободившись на несколько минут от книги, давая отдых глазам, она думает о том, что совершенно не хочет её читать. У неё болит шея от того, что она сидит сгорбившись, у нее болят глаза из-за того, что приходится напрягать зрение, она чувствует голод и усталость.

Марья скользит взглядом по избе и не узнаёт её – как она попала сюда?

Память так же состоит из маленьких чёрных чёрточек, но они начинают светлеть и перестают толпиться в мыслях и заслонять от её внутреннего взора воспоминания.

Марья вспоминает, отчего ей кажется таким знакомым этот чудесный запах трав.

Она тогда гуляла на лугу, после изнуряющего рабочего дня в поле было приятно пройтись по свежей зелёной траве босиком. Стрекотали сверчки, солнце медленно клонилось к закату, а Марья собирала цветы и мурлыкала себе под нос незамысловатую мелодию без слов.

Среди жёлто-зелёной травы то там, то здесь выглядывали яркие синие цветочки, которые сразу же привлекали к себе взгляд, вот за ними девушка и охотилась, думая о том, как порадует сестёр простой красотой. Сёстры были ещё слишком маленькими, чтобы работать в поле, и оставались в избе, чтобы помогать матери по хозяйству.

Путь из цветов ведёт прямо к тёмной стене леса. Марья смутно помнит, что раньше там тоже стояла изба, только охотничья, или остатки какой-то деревни, но сейчас она даже не думает об этом, ей важны цветы.

Собрав столько, что в руках они уже не помещаются, она замирает и хмурится – вокруг непривычно темно, и шелковистая трава сменилась подстилкой из перегнивших листьев, корней, о которые легко споткнуться.

Она недоуменно оглядывается, пугаясь неожиданной смены обстановки – сверху мелко, словно сахарная пудра, сыпет снег, и Марья роняет цветы. Откуда в середине лета снег?!