Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага (сборник)

Вот в таких условиях рос и наш Станислав Георгиевич. Он мне написал:

«Моя мать была уверена, что я не выживу, так как от голода и холода много плакал, орал, в результате заработал паховую грыжу, которую мне вырезали».

Слава Богу, вскоре мать Станислава освободили.

«В трудовой книжке моей матери первая запись после освобождения — ноябрь 1940 года… Чтобы устроиться на работу на фабрику „Гознак“, моя мать вывела хлоркой в паспорте штамп о судимости. Предприятие режимное (там печатались ценные бумаги, деньги и т. п.), и чекисты обнаружили подделку. Мать уволили с работы по статье 37-в (по недоверию). Странно, что еще не посадили».

И начались скитания по СССР в поисках лучшей доли. В конце концов они осели на Украине, в Харькове. Станислав продолжает рассказывать в письме:

«В 1993 году моя мама умерла, я очень жалею, что мы с ней мало говорили о лагерной жизни, многое для меня осталось как бы в тумане».

И далее:

«Судьба моих родителей кардинально отразилась и на моей жизни. Было все — голод, холод, жизнь в лесной глухомани, отсутствие своего жилья. Я окончил в Харькове строительный техникум, стал строителем, хотя по характеру и интересам я гуманитарий, мечтал быть учителем иностранного языка… И эту мечту осуществила моя старшая дочь».

Мать говорила Станиславу: «Ты будешь, наверное, как отец, тоже строителем и немного мечтателем». Почему мечтателем? Потому что Георгий Фельдман мечтал стать писателем. И создавать книги, полные любви и правды. На его взгляд, советские прозаики были далеки от истины, они подгоняли жизнь под марксистские и сталинские схемы построения общества.

Но человек — не бревно, из которого можно выстругать Буратино. В этом плане, пожалуй, самый правдивый писатель — Антон Павлович Чехов. А советская литература, да и культура насквозь пропитаны примитивной политикой Сталина.

Она Георгия останавливала, касаясь пальцами его губ:

— Милый, о политике не надо. Ты ведь за нее уже пострадал.

— Да, это так, — кивал головой Георгий. — Сегодня лучше быть строителем, чем писателем. Во всяком случае, не упекут в Карлаг.

Где он теперь, Георгий? Жив ли? Тоска охватывала мать все больше, она буквально таяла на глазах. Но любовь к сыну — превыше всего. И она бодрилась до последнего часа жизни, пока не обустроила Станислава, не нашла ему невесту, не подняла на руки внучку…

У нее было сердце, полное любви к сыну.

Вот такая новая история из серии «Карлаг и люди» постучалась в мой дом в виде письма от Станислава Георгиевича Аева. Дай Бог ему долгой жизни и счастливых безоблачных дней хотя бы на старости лет.

Глава тридцать вторая

«И ветер гонит тьму тысячелетий…»

В этой главе я хочу рассказать о великом русском поэте Николае Алексеевиче Заболоцком, известном своим великолепным переводом «Слова о полку Игореве» с древнерусского языка на современный литературный. В 1985 году весь мир отмечал 800-летие этой народной поэмы. В резолюции генеральной конференции ЮНЕСКО особо подчеркивались идеи мира и гуманизма, заложенные в бессмертной поэме. Одобрительные отзывы о работе Заболоцкого над «Словом о полку Игореве» в печати в свое время опубликовали писатели В. Каверин, С. Маршак, Н. Тихонов, Ю. Тынянов, Б. Эйхенбаум, К. Чуковский…

Как-то мне позвонила из Долинки организатор Музея памяти жертв политических репрессий Марина Клышникова и сказала, что в адрес музея поступило письмо из Новосибирска от литературоведа Игоря Лощилова с просьбой рассказать о времени пребывания Николая Заболоцкого на поселении в Караганде, о тех людях, с которыми он встречался и которые помнят его, а также что сделано по увековечиванию памяти поэта в Казахстане.

Марина вспомнила, что я писал о Заболоцком в своей книге «Черные розы маршала» и в этом очерке предложил назвать одну из улиц в Караганде его именем, а на доме по улице Ленина, 9, где он жил со своей семьей, установить мемориальную доску. Сделано ли это?