Библия бедных

– Абхазцы хотели сжечь Бежана в его доме. Но мы ушли в горы, я за ним. Я взяла воду, одеяло и консервы. Аджапсандал. Как это по-русски? Синенькие. Две банки синеньких. Я пережила войну и третий инсульт – видишь, рот у меня смешно дергается? Что мне Олимпиада.

Мы пьем с девяти утра до четырех вечера, люди приходят и уходят, кто-то решает отпустить Мухтара, и Тата бежит за ним. Маленькая девочка выделывает на песке тройные тулупы, а большая старая собака лениво облаивает море. В двух километрах отсюда наши продули финнам.

На обочине Сочи. Часть 2: в клетке

Это история про рюкзак мандаринов, кавказскую дружбу и полицейский беспредел. Про Абхазию и Россию. Про Новый Афон и Сочи. Про Олимпиаду, которая провела новые границы и забетонировала старые. И про то, как меня записали в террористы. История начинается в тени цветущего мимозового дерева, в непризнанной Республике Абхазия.

Москвичи уверены, что мимоза самозарождается в метро накануне 8 марта. У сочинцев на желтые цветочки аллергия – вонючая дрянь, годная только отдыхающим на продажу. А в Абхазии мимоза – дерево с трехэтажный дом.

Олимпиада пролилась над Большим Сочи золотым дождем. Но километром южнее, где так высоки мимозы, за пограничным постом Псоу все осталось прежним. Античные руины советских санаториев и нищие люди, живущие на две страны.

Кавказская дружба – навсегда. Помню Григория, старика армянина, который делал сногсшибательное черное вино и хвастался яйцами своего кота – самыми большими в Абхазии. Мы не виделись три года. Я приехал в Новый Афон наугад, постучался, – он вышел, прищурился, узнал, обнял и налил.

– Знал, что увидимся, – сказал Григорий. – Я тебе расскажу про мандарин. Видишь – оранжевый? А в прошлом году был коричневый. Так и запиши: коричневый! В Сочи миллион экскаваторов-мэкскаваторов работал. А куда вся пыль, вся мыль? Все сюда. Роза ветров сюда, понял? Абхазия была самое зеленое место в мире. А теперь все отравлено.

Он жаловался по-стариковски, на все подряд. Что Сочи город для богатых, построенный на песке, и жить там стало невозможно. Что его сыновей обманули подрядчики «Олимпстроя»: заказали четыре «КАМаза» кирпичей, заплатили за один. Глупый рыжий кот тыкался лбом в колено, ветка мимозы билась в стекло, в Красной Поляне кто-то ставил рекорды. Больше всего Григорий жалел, что не может повидаться с семьей и с внуком, который родился под Новый год: за границу перестали пускать на машине, а пешком тяжело, инфаркт, изрезано сердце.

– Вино мое помнишь? Вы у себя во франции-мранции совсем дрянь пьете. А это настоящее, молодое. Когда мама умерла, я выпил два литра, упал на дорогу, и думали, не встану. А я встал.

А потом, по дороге обратно из кавказской сказки в жизнь, меня задержали на границе – с рюкзаком мандаринов и литром черного вина в бутылке из-под пива «Три медведя».

– Нас тут больше, чем болельщиков. Все в штатском. Еще убедишься, – сказал накануне пожилой мент-иркутянин, замаскированный под любителя канатных дорог. Его работа была ездить туда-сюда с отметки 450 до отметки 1350.

И я убедился.

На границе ничего объяснять не стали – отвели в сторонку и поставили рядом солдатика со старой сукой. «Возьми его, Дана, цапни его, хорошая!» – шутил солдатик, а Дана играла и ластилась, потому что лабрадоры добры. Наедине с охраной люди часто вспомнают, где нагрешили. Неужели взяли за статьи? За пьесу о Троцком? За песни? За марши? За пятый пункт? За рюкзак мандаринов? Не контрабанда ли это?

Я подкормил солдатика контрабандой – он взял сразу кило.

«Сочи – город, свободный от курения» (тут повсюду эти таблички), поэтому в стерильно-чистом отделении полиции был страшно уделан туалет – сотни окурков торчали из дымящейся кучи кала. Сочинские полицейские вежливо и равнодушно объяснили, что меня проверяют на терроризм, но они ни при чем. Это все эксы (центр по борьбе с экстремизмом) и фейсы (ФСБ).

Мне показали рапорт: «Докладываю, что во время несения службы при проверке было установлено, что Бабушкин Евгений Анатольевич проходит с окраской «Т».

Я был у них не первый. Рядом сидел кособокий мужичонка Боря, тоже с окраской «Т».

– Здорово! Я тоже террорист! Тебя уже сколько держат?

– Часа три.

– А меня вторые сутки.

Боря спрашивал, как сыграли наши. Неофициальный медальный зачет очень волновал его. Полицейским было все равно. Они лениво спорили, подставные или настоящие казаки напали на Алехину и Толоконникову.

– Можно воды?

– Нельзя.

Вот оно, думаю. Пытать будут.

– Сами сидим сухие, кулер гикнулся, до магазина далеко – тебя послать разве что. А вот пусть Боря сбегает.

– Я же террорист. Никуда я не побегу.

Рюкзак с мандаринами таял. Ела полиция, ел Боря, ел грустный местный, задержанный за спекуляцию олимпийскими билетами. Его ждал штраф тысяч в пятьсот.

– А нас могут посадить на двадцать лет! – гордо сказал Боря.

Так пролетело несколько часов. Я пропустил финал командной гонки преследования, второй заезд слаломщиков и хоккей.