Наваждение стало потихоньку рассеиваться. Краски потеряли свою яркость, очертания – четкость, а звуки – глубину и громкость.
Топот конских копыт уже не звенел в ушах; Горная Долина, показав очередную часть истории про рыцаря и его верного слугу, скрылась под завесой тайны.
Стратонов облизнул пересохшие губы и глубоко вздохнул.
– Фу! Что это было?
Он посмотрел на Пинта и удивился еще больше: Оскар стоял перед ним, склонив голову в почтительном полупоклоне.
– Я чувствовал, – прошептал он; скорее, обращаясь к самому себе, нежели разговаривая со Стратоновым. – Все неслучайно. Она зовет… нас.
– Кто "она"? – не понял Стратонов. – Вы имеете в виду свою соседку?
Пинт досадливо поморщился, но, взглянув на Евгения, тут же сменил гримасу досады на сдержанную улыбку.
– Нет. Я имею в виду Горную Долину… Скажите, разве вы не обратили внимания на девушек в белых платьях? На то, что их было двенадцать?
Стратонов озадаченно потер лоб.
– Да, двенадцать… Вы хотите сказать..?
– Все повторяется. Все это уже случилось однажды, много лет назад. А сейчас – повторяется. И по каким-то причинам мы оказались в это вовлечены.
– Хм… И что это значит?
– Я думаю, это значит, что мы должны сделать выбор.
– Какой?
Пинт медлил с ответом, и его медлительность заставила Стратонова насторожиться.
ТЕТРАДЬ лежала открытой на столе. Цифра "6" больше не изменялась. Она лениво переливалась, но не рассыпалась.
Пинт закрыл тетрадь и бережно обернул ее куском мягкой кожи. Он не произнес ни слова – до тех пор, пока не завязал шнурок аккуратным узелком.
Затем он поднял глаза на Стратонова и тихо сказал:
– Свой…
– Что вы предлагаете? Отнестись к этому серьезно? Послушайте, ну мы же – взрослые люди. У нас было какое-то видение… Да, не спорю. Но, знаете, что я вам скажу? Все это – блажь! Наверняка страницы пропитаны каким-нибудь особенным составом, поэтому они и светятся. Этот состав подействовал нам на мозги, вот мы и…
– Увидели то, что увидели, – закончил за него Пинт. – Возможно, вы и правы… Но как вы объясните, что мы увидели ОДНО и ТО ЖЕ?
– Э-э-э…
– Их было двое: рыцарь и книжник, – продолжал Пинт. – Они просто забрели в неведомый край и нашли там двенадцать девушек перед шатром. И одну из них (а на самом деле, всех двенадцать) потребовалось спасти. Они сделали это. А потом книжник обнаружил в шатре тетрадь с непонятными письменами… – Пинт указал на сверток. По крайней мере, уж в этом сомневаться не приходилось – если и была в подлунном мире вещь, наиболее похожая на ту тетрадь, что нашел Гильом Каль, то сейчас эта вещь лежала перед ними. – Я скажу вам еще кое-что, – помолчав, добавил Пинт. – Горная Долина действительно существует.
– Почему..?
– Я там был. Пять лет назад.
Стратонов огляделся в поисках стула. Не найдя в комнате ничего подобного, он подошел к дивану и, откинув мятую простыню, сел на край. У него был вид человека, упавшего с шестнадцатого этажа и умудрившегося при этом уцелеть. Во всяком случае, телесно. За сохранность своего рассудка он бы сейчас не поручился.
– Я знаю, как туда попасть. Это не так далеко от Александрийска, – Пинт бросал в него безжалостные слова, и чувство неотвратимости, не покидавшее Евгения последние минуты, с каждым мгновением только нарастало. – Я знаю и я пойду туда. Вопрос заключается только в одном: готовы ли вы сделать СВОЙ выбор, потому что свой я уже сделал.
– И какую же роль вы мне отводите? – с нервным смешком спросил Евгений.
Пинт снова поклонился: с достоинством и учтивостью.
– Я – книжник! – сказал он. – Ровно пять лет я храню эту тетрадь.
– Значит, получается… – Стратонов опять рассмеялся. – Да нет, ну что вы? Какой из меня рыцарь?
Вместо ответа Пинт поклонился еще ниже.
– Да ну, бросьте! Неужели вы серьезно?
– Все дороги предначертаны и лежат перед нами. Какой из них мы пойдем? Кто это решает?
Вопрос насчет дороги поставил Стратонова в тупик. То, что он до сих пор считал своим взвешенным выбором, на самом деле вовсе таковым не являлось.
Опасаясь службы в армии, он поступил в Александрийский университет. Но разве это можно было назвать выбором, если другого учебного заведения, дававшего отсрочку, в городе не существовало? А когда речь зашла о факультете, Евгений тоже размышлял недолго: юридический. В самом деле, куда еще податься юноше с гуманитарным складом ума? Не в филологи же!
Теперь человек в застиранной защитной футболке, весьма смахивавший на непьющего алкоголика (если они вообще бывают в природе), предлагал ему решиться и стать рыцарем. На исходе двадцатого века.
"Я прямо так и вижу эту картину: пишу заявление об увольнении по собственному желанию, получаю на руки трудовую книжку, приношу ее Пинту, и он, любовно подышав на резиновую печать, ставит в графе "занимаемая должность" – "странствующий рыцарь". Бред! Неужели сумасшествие – настолько заразная штука?".