Библиотека мировой литературы для детей, т. 30, кн. 2

— Я понимаю. — Миша уже лежал под одеялом, заложив руки под голову. — Это великосветское общество. Но и в «Войне и мире» тоже рисуется великосветское общество. А посмотри, какая разница. Там люди имеют цели, стремления, сознают свой долг перед обществом, а здесь не поймешь, для чего они живут, — например, Вронский, Стива. Ведь человек должен иметь цель в жизни?

— Конечно, должен, — сказала мама, — но каждый из героев «Анны Карениной» имеет цель. Правда, эти цели сугубо личные: например, личное счастье, жизнь с любимым человеком. Маленькие цели, конечно, но все же цели.

Миша поднялся на локте:

— Какая же это цель, мама! Если так рассуждать, то выходит, у алкоголика тоже есть цель: пьянствовать. И у нэпмана: деньги копить. Я вовсе не о такой цели говорю… Цель должна быть возвышенной, благородной. На днях мы разговаривали с Константином Алексеевичем. Раньше он служил только из-за денег, значит, у него цель была не возвышенная. А сейчас он работает круглые сутки, хочет восстановить фабрику, — значит, цель благородная. И мой папа, например. Он отдал жизнь за революцию. Значит, у него была самая возвышенная, благородная цель.

Он и помолчали.

— Я себе очень хорошо представляю папу, — сказал вдруг Миша. — Мне кажется, что он никогда ничего не боялся.

— Да, — сказала мама, — смелый был человек.

Они замолчали. Миша знал, что маме тяжело вспоминать об отце.

Потом мама закрыла книгу, потушила свет и тоже легла в постель, а Миша еще долго лежал с открытыми глазами, всматриваясь в лунные блики, скользившие по комнате.

Разговор с матерью взволновал его. Может быть, только сейчас, когда они говорили о цели в жизни, он впервые отчетливо почувствовал, что детство кончается и он вступает в жизнь.

И, думая о своем будущем, он не хотел никакой другой жизни, кроме такой, какую прожил отец и такие люди, как отец, — люди, отдавшие свою жизнь великому делу революции.

Глава 71

ГЕНКИНА ОШИБКА

О том, что он видел Никитского, Миша рассказал Свиридову. Свиридов велел ребятам ждать и в Пушкино больше не ездить.

Впрочем, другие заботы владели теперь мальчиками. Совет отряда постановил передать в комсомол Мишу, Генку, Славу, Шуру Огуреева и Зину Круглову. Ячейка РКСМ уже их приняла, и они готовились к приемной комиссии райкома.

Миша очень волновался. Ему никак не верилось, что он станет комсомольцем. Неужели исполнится его самая сокровенная мечта? Он с тайной завистью поглядывал на комсомольцев, заполнявших коридоры райкома. Веселые, непринужденные ребята! Интересно, что они испытывали, когда проходили приемную комиссию? Тоже, наверное, волновались. Но для них это позади, а он, Миша, робко стоит перед большой, увешанной объявлениями дверью. За дверью заседает комиссия, и там скоро решится его судьба.

Первым вызвали Генку.

— Ну что? — кинулись к нему ребята, когда он вышел из комнаты.

— Все в порядке! — Генка молодецки сдвинул свою буденовку набок. — Ответил на все вопросы.

Он перечислил заданные ему вопросы, в том числе, какой кандидатский стаж положен для учащихся.

— Я ответил, что шесть месяцев, — сказал Генка.

— Вот и неправильно, — сказал Миша, — год.

— Нет, шесть месяцев! — настаивал Генка. — Я так ответил, и председатель сказал, что правильно.

— Как же так, — недоумевал Миша, — я сам читал устав.

Вызвали Мишу. Он вошел в большую комнату. За одним из столов заседала комиссия. Сбоку сидел Коля Севостьянов. Миша робко сел на стул и ждал вопросов.

Председатель, молоденький белобрысый паренек в косоворотке и кожаной куртке, торопливо прочел Мишину анкету, поминутно вставляя слово «так»: «Поляков — так, Михаил Григорьевич — так, учащийся — так…»

— Это наш актив, — отрекомендовал Коля Севостьянов, — вожатый звена и член учкома.

— Ты своих не хвали, — отрезал председатель, — сами разберемся.

Миша ответил на все вопросы.

Последним был вопрос о кандидатском стаже.

Миша знал, что год, но Генка… И он нерешительно сказал:

— Шесть месяцев…

— Неправильно, — сказал председатель, — год. Ладно, иди.

Из райкома ребята поехали к Свиридову, вызвавшему их на десять часов утра. Всю дорогу Миша и Слава ругали Генку. Слава тоже неправильно ответил.

— Теперь начинай все сначала, — говорил Миша, — всех примут, а нас нет. Позор на всю школу!

— Зато у него большие успехи по конькам! — сказал Слава. — Целые дни пропадает на катке, даже газеты в руки не берет.

Генка молчал и только яростно дышал на замерзшее стекло трамвая. Однако молчание ему не помогало. Друзья продолжали его бранить и, самое обидное, говорили о нем в третьем лице, даже не обращались к нему.

— У нас все в порядке, — передразнил Миша Генку, — знай наших! Мы сами с усами, лаптем щи хлебаем.

— Шапками закидаем, — добавил Слава.

— Он все о кладе мечтает, — не унимался Миша, — все клад и клад… Какой кладовщик нашелся!

— Он в миллионеры метит, — добавил Слава, но более мягко. Ему стало жаль Генку.

Они доехали до большого здания на Петровке, где внизу их ожидал пропуск в комнату номер двести три, к товарищу Свиридову.

— Что же вы, друзья, опаздываете? — спросил Свиридов, когда они явились.

— В райкоме задержались, на приемной комиссии.