Библиотека мировой литературы для детей, том 49

Да, так вот, приладил я качели для Ника и стал его раскачивать, потому что ему самому слабо раскачаться как следует. Вдруг Ник меня спрашивает:

— Вы все еще ненавидите славного королика?

Я сказал:

— Ник, сделай одолжение, не говори об огуречной черепушке, как родного брата прошу!

Но Ник не повел себя как родной брат. Он еще бог знает сколько нес всякую околесицу. Будто Огурцарь мечтает о малиновой мантии. Он видел в сборнике сказок у Ника сказочного короля в мантии из парчи. И теперь желает такую же. И что Мартина вполне могла бы сшить Огурцарю мантию. Нику так хочется повеселить Огурцаря, а то он такой несчастный, и глаза у него все время на мокром месте.

— Знаешь, Вольфи, — сказал Ник, — бедный король совсем нос повесил. Он ведь думал, что подвалюд позовет его обратно. А подвалюд все не идет да не идет. Король-то у нас уже ой-ой-ой как давно! Эти подданные и впрямь дрянные людишки, а?

Я бросил качели и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, пошел. Вообще-то я хотел пойти в бассейн, но тут мне в голову пришла идея. Я подумал: «А проверю-ка, в конце концов, не загнул ли Огурцарь насчет куми-орских подданных».

Странно, как это мне раньше в голову не пришло.

Я вернулся домой. Прокрался мимо, кухонной двери. В кухне возилась мама. Мне не хотелось, чтобы она видела, как я лезу в подвал

Я осторожно потянул на себя дверцу. Потом включил подвальное освещение и бесшумно прикрыл ее за собой. Спустился по лестнице в верхний подвал. Здесь все как обычно: полки с дедушкиным инструментом, трехколесный велик Ника, баночки с конфитюром. Я подошел к дверце нижнего подвала.

В ней было выпилено квадратное отверстие, так примерно пятнадцать на пятнадцать сантиметров. Дед уверял, что это, вне всякого сомнения, сделано для кошки. Прежний хозяин дома, очевидно, держал кошку и дыру вырезал, чтобы кошка могла сновать туда-сюда.

Теперь же кошачий лаз был залеплен какими-то странноватыми комочками земли. Несколько месяцев назад, когда я последний раз спускался в подвал, дырка еще была. Я попробовал открыть дверцу. Она не поддалась. Я не стал ее дергать, чтобы Ник или мама не услышали. Я выбрал из дедушкиного набора длинный остроносый напильник и просунул его под дверцу (мой учитель физики сказал бы: «Применен закон рычага!»).

С законом рычага получилось законно — замок с хрустом отделился от двери Но дверь не сдвинулась ни на миллиметр. Я тянул изо всех сил. Все, чего я достиг, — дверца отошла на толщину пальца. Она была приклеена по периметру к дверной раме густой сетью липких коричневых ниточек. Вход замуровали совсем недавно — нити еще сырые. Можно было четко определить, что заклеивали дверь изнутри, со стороны нижнего подвала.

Я взял с дедушкиных полок здоровые садовые ножницы и в два счета отчикал всю липкую сеть.

Дверца поддалась.

В нижний подвал мы электричества не проводили. Я включил карманный фонарик, он же гоночный автомобиль, и полез вниз. Ступени были сырые и скользкие. И все стены кругом тоже сырые. Лестница оказалась очень длинной. Я считал ступеньки, их было тридцать семь. Тридцать семь очень высоких ступенек. Я очутился в довольно просторном помещении. Посветил фонариком на стены. Выглядели они зловеще — сплошь в выбоинах, трещинах, буграх, подтеках. От света фонарика по стенам поползли причудливые тени.

Внизу, в углах, я обнаружил множество отверстий. Каждое диаметром сантиметров пятнадцать — двадцать. На одной стене на уровне колена зияла огромная дыра шириной в полметра. По ее окружности шла чудная отделка из микроскопических шариков — то ли земляных, то ли глиняных.

Я посветил в украшенное отверстие и увидел просторный ход, также выложенный улиточьими ракушками, камушками и подземными корневыми побегами. А дальше виднелась узкая норка. Но ее я различал с трудом: свет от фонарика туда почти не доставал.

Я лег на землю и пустил луч в одну из маленьких норок. Внутри зашуршало и закопошилось. Даже показалось, будто что-то промелькнуло. А может, это только показалось? Я вышел на середину подвала и сказал:

— Ау, есть тут кто-нибудь?

Шуршание возобновилось.

Я опять:

— Ау, ау.

При этом сознаю всю нелепость своего положения. Эхо дважды повторило «ау», «ау». С удивлением отметил, что мне нисколечко не страшно.

В норках что-то заерзало, донесся легкий шепот.

Предельно четко и предельно спокойно я сказал:

— Я ваш друг! И не собираюсь причинять вам зла, куми-орские подданные!

Положение мое было теперь глупее не придумаешь. В голове пронеслось: «Выступаешь ну чисто как миссионер в девственном лесу!»

Тут меня осенило: а вдруг куми-орцы нормального языка не понимают? Тогда я попробовал так:

— Я вашина другзятина! Мы ничехочем и нежелатин заделать вам обижанец, куроимские погребешки!

Шепоток усилился и перерос в слитное глухое бормотание. Я крикнул:

— Вылизывайте сюда! Ничехвост вашастому нс заделаем!” Неожиданно из одной норки раздался тоненький голосок:

— Эй вы, голова два уха! Перестаньте молоть чепуху. С нами можно разговаривать нормальным языком!

Мое положение стало уже таким, что я готов был провалиться сквозь землю — еще глубже. Я промямлил: