Билли Саммерс

— Ну-ка дай, — говорит Билли и мочит салфетку под краном в кухне, краем глаза приглядывая за Элис. Впрочем, вряд ли она выбежит на улицу в одной футболке. Он возвращается за стол. — Попробуй снова. Дыши медленно и глубоко. — Когда ее дыхание восстанавливается, он говорит: — Идем со мной. Хочу тебе кое-что показать.

Он выводит ее из квартиры на лестницу, потом в коридор. Показывает засохшие рвотные массы на стене:

— Видишь? Тебя вырвало, когда я занес тебя в дом.

— А трусы чьи? Твои?

— Да. Я вообще-то спать собирался. Трусы с меня сползли, пока я пытался не дать тебе захлебнуться собственной блевотой. Со стороны, наверное, смешно выглядело.

Она не улыбается, только повторяет, что у Триппа нет фургона.

— Он мог принадлежать одному из соседей.

По ее щекам начинают катиться слезы.

— О боже. Боже! Нельзя, чтобы моя мать узнала. Она всегда была против моего отъезда.

Это Билли и сам уже понял.

— Ладно, идем обратно. Приготовлю тебе нормальный завтрак. Яичницу с беконом.

— Без бекона, — морщится Элис. Но от яиц не отказывается.

5

Он готовит ей яичницу-болтунью, кладет сбоку два тоста, ставит тарелку на стол и уходит в спальню. Закрывает дверь. Сбежит так сбежит. Фатализму его научила операция «Ярость призрака», когда они улицу за улицей и квартал за кварталом зачищали город от повстанцев. Перед тем как вломиться в дом, Билли всегда проверял, на месте ли пинетка. Чем больше дней проходило без ранений, чем чаще он выходил из очередного зачищенного дома живым, тем выше была вероятность, что в следующем пуля его настигнет. Нельзя бесконечно выбрасывать семерки или нужное количество очков[36] — рано или поздно удача от тебя отвернется. Фатализм стал их лучшим другом. Да похер, говорили они. Будь что будет, погнали! Повоюем! Вот и сейчас то же самое: да похер.

Он надевает светлый парик, усы и очки. Садится на кровать и заглядывает в телефон. Узнав нужное, идет в ванную и припудривает живот детской присыпкой — она, как выяснилось, здорово спасает от раздражения. Потом берет бутафорский живот и несет его в кухню.

Элис, не донеся вилку до рта, широко распахивает глаза. Билли прижимает пенополистироловую штуковину к своему животу и оборачивается.

— Поможешь затянуть пояс? Самому жуть как неудобно!

Он ждет. Многое зависит от того, что случится дальше. Она может отказаться. Может даже пырнуть его ножом для масла, который он сам ей дал. Оружие, прямо скажем, не смертоносное — куда более серьезное ранение она могла бы нанести ему ножом для чистки овощей, пока он спал, но все-таки и столовым ножом можно добавить человеку неприятностей, особенно если приложить силу и бить в правильное место.

Элис не пытается его ударить. Она затягивает ему пояс, причем гораздо лучше, чем он сделал бы это сам, перекрутив живот назад, а пластмассовую пряжку — вперед.

— Когда ты понял, что я в курсе? — тихо спрашивает она.

— Когда ты рассказывала мне свою историю. Я прямо увидел, как у тебя в голове что-то щелкнуло, и сразу началась паническая атака.

— Ты тот, кто убил…

— Да.

— А здесь ты… ну, затаился? Скрываешься от полиции?

— Да.

— Усы и парик — для маскировки?

— Да. И накладное брюхо тоже.

Она открывает рот, потом закрывает. Похоже, вопросы у нее закончились, но она больше не задыхается — Билли надеется, что это тоже шаг в правильном направлении. А потом думает: кого я обманываю? Нет тут никаких правильных направлений.

— Ты заглядывала — туда?.. — Он указывает ей на колени.

— Да. — Тихим голосом. — Перед тем как вышла осмотреться. Там кровь. И все болит. Я поняла, что ты… или кто-то…

— Там не только кровь. Сама увидишь, когда пойдешь в душ. По меньшей мере один из них не надел презерватив. Скорее всего остальные тоже.

Она опускает вилку с яичницей на тарелку.

— Я выйду ненадолго. В полумиле отсюда, ближе к центру, есть круглосуточная аптека. Машины у меня нет, пойду пешком. В этом штате контрацептивы экстренного действия продают без рецепта, я только что проверил в Интернете. У тебя ведь нет моральных или религиозных причин не пользоваться контрацептивами?

— Боже, нет, конечно! — Опять этот тихий-тихий голосок. И слезы по щекам. — Если я забеременею… — Она мотает головой.

— В некоторых аптеках и женское белье продают. Я тебе куплю, если увижу.

— Я все верну, у меня есть деньги! — Это звучит так нелепо, что она тут же отводит взгляд и заливается краской.

— Твоя одежда в ванной. Как только я уйду, ты можешь одеться и тоже уйти. Я тебя не держу. Но послушай меня, Элис. — Он поворачивает ее лицо к себе. Она напрягает плечи, но взгляд не отводит, смотрит ему в глаза. — Этой ночью я спас тебе жизнь. Было очень холодно, шел ледяной дождь, ты была без сознания очень долго. Тебя накачали наркотой. Ты либо замерзла бы насмерть, либо захлебнулась бы собственной рвотой. Я тебя спас, а теперь вверяю тебе свою жизнь. Понимаешь?

— Меня точно изнасиловали они, а не ты? Клянешься?

— Ручаться, что насиловали тебя именно они, я не могу. Но три парня выбросили тебя из фургона, и в квартире Триппа тоже было трое парней.

Элис прячет лицо в ладонях.

— Мне так стыдно!