Бинарная плащаница

– Колорадо? – вместо приветствия спросил он.

– Если ты здесь, значит, точно знаешь, что это так, – невесело усмехнулся брат Багабанди, которого несколько лет назад мир знал под именем Джозефа Мартинеса.

Говорил он на араспанто, самой распространенной из европейских языковых смесей, а потому северянин понимал собеседника без помощи электронного переводчика.

– У меня всего одна просьба, tirador… – Колорадо пожал плечами, зябко пряча ладони в широких рукавах куртки. – Я не боюсь, нет. Последствия дружбы с «синдином» не проходят бесследно. И хоть братья еще теплят во мне жизнь с помощью молитв и трав, скоро мне предстоит уйти без посторонней помощи. Но не перед воротами, хорошо? Я знал, что это когда-то произойдет, но прошу – пусть братья не видят.

Энквист легко качнул головой, не ставя просьбу монаха под сомнение. Кивнул едва заметно, но этого хватило, чтобы в глазах Мартинеса мелькнуло понимание. И облегчение.

– Значит, ты не по поводу моих старых прегрешений, tirador?

– Я не хочу причинять тебе вреда, Колорадо, – честно ответил Хуго, но руку с приклада винтовки не убрал. – Я здесь, чтобы поговорить.

Чувства, отразившиеся на лице бывшего тритона, шведу были хорошо знакомы. Дрожь, оплывающие щеки, сверкнувшая в глазу слезинка и дернувшийся уголок губы. Так ведут себя те, кто безвозвратно попрощался с жизнью, но вдруг узрел лучик надежды на избавление от костлявой.

– Поговорить? – Колорадо нервно одернул края красной буддистской тоги, наброшенной через плечо. – Ты нашел меня на краю мира и пересек бесплодное Приморье, чтобы поговорить?

– Незадолго до гибели Сорок Два тритоны разрабатывали секретный проект, – делая шаг вперед, чтобы не перекрикивать завывания ветра, произнес Энквист. – Группа, занимавшаяся разработкой, называлась «Кромлех». И ты в нее входил.

Багабанди-Колорадо побледнел и нахмурился. Губы его шевельнулись, проговаривая забытое название, но Хуго видел – не проходило и дня, чтобы за высокими стенами хийда бывший ломщик не вспоминал о былых деньках.

– Я ищу разработки «Кромлеха», – признал «горностай», наблюдая за мимикой американца. – Все, что с ними связано. От тебя мне нужна информация. Что именно вы собирали? Где это происходило? В чем состояла суть проекта?

Мартинес замолчал так надолго, что Хуго задумался о бензодиапине, пассатижах и других способах выуживания информации. Однако спустя несколько изматывающих минут монах все же заговорил:

– Проект был закрыт еще до Катастрофы, – невесело произнес он. – Сам Пророк и закрыл, незадолго до кончины, ом ами дэва хри, пусть будет легким его новое перерождение… Не вороши кости умерших, rubio. Это не принесет тебе счастья.

– Я знаю, – кивнул Энквист. – Твой приятель Керамика кое-что поведал мне о «Кромлехе». Увы, старый русский стал плох настолько, что разучился внятно связывать мысли. Надеюсь, ты не таков.

О том, что проект возрожден, бывшему тритону знать не полагалось. Пусть себе доживает остатки дней в умиротворении монастыря, не отягощая душу пустыми терзаниями. Хуго переступил с ноги на ногу, внимательно осмотрев верхушку стены.

– «Кромлех»? – задумчиво переспросил монах, будто не зная, с чего начать. И тут же продолжил, грустно улыбнувшись: – Знаешь, anciano, все написанное в книгах о сумасшествии – вовсе не выдумки. На свете есть масса вещей, о которых смертному не положено даже подозревать. Догадываться? Да. Бояться? Наверняка… Но знание об этих вещах убивает разум быстрее дерьмового «динамита». Человек не предназначен для постижения некоторых истин.

Энквист невольно нахмурился. Мартинес рассуждал связно, совсем не так, как его предшественник Гончаров. Но и приступать к делу, разом отринув витиеватые измышления, тоже не собирался.

– Я расскажу, – заметив реакцию шведа, поправился Колорадо. – Все, что помню, мне эти тайны больше ни к чему. Но прошу выслушать меня, не перебивая. И уже тогда решать, что делать с полученным грузом знаний…

Кодо, сидящий на подножке «Термита» за спиной командира, чуть слышно вздохнул, но торопить не осмелился. Над головой снова пронесся филин, изучавший храмовую долину с высоты пары сотен метров.

– История учит закономерностям, – смиренно продолжил отшельник. – Век за веком одно из поколений ученых совершает две ошибки. Первая состоит в том, что его наиболее яркие умы вдруг признают, что наука достигла пика своего развития и зашла в тупик.

Может быть, Джозеф и не был уверен, что в конце беседы незнакомые стрелки сохранят ему жизнь. Но все равно рассуждал неспешно, вдумчиво и проникновенно, будто читал проповедь.