Биография между строк

С отцом Иры его связало недолгое чувство взаимной симпатии. Когда познакомились, тот практически не выходил из больниц. Тёща же, оказалась в норме. В противоположность первому зятю, которого недолюбливала за чванство, она чуть ли не до знакомства, за глаза почитала Антона своим. Причиной тому послужил лёгкий курьёз. Поначалу, когда Ира стала периодически оставаться ночевать на Ленинском, мать то и дело спрашивала: с кем чуть ли не сутками напролёт пропадает дочь? Когда узнала, что Антон — физик, ужаснулась:

— Ты женщина молодая, интересная, а они заумные и чёрствые как сухари, да и ходят под богом. Не за грош пропадёшь — вспомни недавнее кино!

Ирине пришлось выдумывать сказку: они вместе ходят поздними вечерами искать дом за Крестьянской заставой, в котором мать и бабушка Кузьминские жили до эвакуации.

Что Надежде Петровне в том? Пристально глянув, она вдруг воспряла:

— А как звали мать? Случаем, не Лиза?

— Да, — растерялась Ира, — Елизавета Антоновна Кузьминская.

— Так он Лизоньки сынок?! Надо же! Бог ты мой! Почти 40 лет прошло, а как вчера помню, — разволновалась пожилая женщина. — Нежная такая барышня была. Мой батюшка, царствие небесное, всё шутил, как её увидит: «Ах ты, Лиза, Лизавета, так люблю тебя за это…», — а она всякий раз краснела.

После этакого восторга матушки Ирина не могла скрывать от неё Антона, сколь тот, конфузясь, не откладывал встречу.

— В Кожухово одну десятилетку заканчивали. Школу эту в 37-ом строили в канун столетия гибели Пушкина, — засуетилась Надежда Петровна, едва ли не у порога встречая зятя. — Фотокарточки принесу! Сейчас!

Памятный вечер из детства, должно быть, Старый Новый год, окошко в морозных узорах. Изогнутая, как знак вопроса, чёрная настольная лампа ярко освещает пространство обеденного стола; каждый занят своим делом: мать склонилась над стопкой тетрадей, Антон решает задачку по арифметике, за перегородкой посапывает перед ночной сменой бабка Вера.

«Предаю тебя твоей совести»… и точка!

Правильно говорят: Пушкин — главнее всех! — внезапно, словно себе самой замечает Лиза, откладывая тетрадку. — Давай, Антошка, передохнём чуток, на старые фотокарточки поглядим, соскучилась что-то, — и достаёт из комода потёртый альбом.

По выцветшим прямоугольникам на отдельных листах явно заметно: какие-то снимки отсутствуют.

— Задевались куда-то, — небрежно замечает мать, быстро переворачивая пустые страницы. — Нашла: здесь наш весь предвоенный выпуск, — словно по-прежнему слышится Антону спокойный голос матери, переходящий в речитатив Надежды Петровны:

— Вот я, а вон мама твоя Лизавета. Они с бабкой вдвоём в комнатке жили, в двухэтажном каменном доме. Дом до революции бабкиному отцу принадлежал. За какие-то заслуги власти им комнату и оставили. И не трогали до поры.

— У меня такая же карточка сохранилась, — толком не осознавая, где он, отозвался Антон. — Мама перед смертью просила дом и улицу найти, а я так и не смог, не знает никто.

— Это между Восточной и Ленинской слободой, я покажу. Только дома того больше нет. Дальше, у реки городские пороховые склады находились. Немцы осенью 41-го их часто бомбили, и туда бомба попала, — подсказала Надежда Петровна.

Потом тихонько добавила:

— Ах ты, горемыка!

Ира, посерьёзнев, в беседу не вмешивалась, искоса поглядывая на близких людей как на существа, внезапно открывшиеся с неведомой доселе стороны.

— Вы и репрессии, наверно, в те годы почувствовали? — с неуклюжестью перестроился Антон.

— В Кожухово тихо было. А вот на Пятницкой у тётки однажды осталась, так натерпелась страху. Она в дореволюционном доме, в коммуналке жила. Во дворе такую же, как у нас в 37-ом школу выстроили, за ней — светло-серая шестиэтажная башня среди убогих домишек, как символ новой жизни. Зэков работа. Часа в 2 ночи к ней машины подъехали, в народе их «чёрными Марусями» звали. Темень вокруг — глаз выколи, натужный звук моторов, да тени, как черти, в свете фар по переулку беснуются. Вывели какого-то бедолагу из подъезда и увезли. Тётка потом сказала — в этот дом почти каждую ночь приезжают.

— Там ещё фабрика «Рот Фронт» через дорогу и всегда шоколадом пахнет, — заинтересованно уточнил Антон.

Надежда Петровна кивнула.

— А отец Лизоньки, дед твой отыскался?

— Нет, так и сгинул. Бабка Вера после смерти Сталина самому Ворошилову писала — всё без толку…

С тех пор Антона с тёщей связывала некая тайна.…Не совсем, может быть, и тайна, но прикосновение к таинствам жизни, уж точно.

А этой весной Надежда Петровна высказала наедине с зятем одно, зато веское суждение о дочери:

— В её возрасте женщина уже покоя хочет, а вы привыкли по кочевому — на два дома жить, то здесь, то у тебя. Родить ей давно пора, бабий век короткий. С ребёнком я бы помогла, пока ноги ходят…

Между Антоном и женой к тому времени пробежала кошка и тему углублять не хотелось. Но неоправданность её надежд с тех пор теребила его душу.

Тренькнул звонок в прихожей. Ира пошла открывать. Это Виталик.

— Я не слишком рано, — поинтересовался с порога.