– Увы, для вас – нет, – усмехнулся Игорь Феоктистович. – Я уже консультировался с юристами. В случае смерти заказчика все права и обязанности по данному договору переходят к его наследникам. То есть ко мне. – И он широко, совсем не в соответствии с моментом, улыбнулся.
– Марина Евгеньевна все завещала вам? – вырвалось у Татьяны.
Впрочем, и так ясно, кому. Лжедмитрий восседал за столом с такой довольной рожей...
Игорь Феоктистович даже отвечать ей не стал. Задумчиво, будто в пространство, произнес:
– Кстати... Марина Евгеньевна вам, кажется, вчера некий чек вручила? За ваши якобы хлопоты. Если не ошибаюсь, речь шла еще о пятидесяти тысячах евро?
«Не ошибаешься, скотина!» – выругалась про себя Таня.
– Так вот... если вас, конечно, это интересует... – он явно получал удовольствие от ее волнения, – оплату чека я приостановил.
– С какой стати? – возмутилась Садовникова.
– Да не заработали вы пока таких денег! – Он с вызовом взглянул ей в лицо. – На мой, разумеется, взгляд.
– Послушайте... – тихо заговорила девушка. – Чего вы хотите?
– Ничего особенного, – пожал плечами собеседник. И фальшивым тоном закончил: – Кроме соблюдения законности. Марина Евгеньевна наняла вас для выполнения некой работы. Однако вы от исполнения ваших обязанностей по договору пытаетесь уклониться. Хотите, чтобы я на вас в суд подал?
– Да ради бога! – возмутилась девушка. – Просто непонятно: кому теперь та книжка нужна?
Получилось не очень вежливо, но Игорь Феоктистович укорять не стал. Назидательно произнес:
– Мне нужна. Стасику. Фаине. Неллечке... Всем, кто Марину Евгеньевну знал и любил... Я уже прочел ваши наметки, – он кивнул в сторону включенного компьютера. – На мой вкус, получается неплохо. Нужно будет только акценты несколько по-другому расставить...
«Ага, убрать
Она уже вполне владела собой. Возмущаться дальше было бессмысленно. Холмогоров – в своем праве. Марина Евгеньевна и Антон Шахов ведь только
– А кто мне теперь все рассказывать будет? – буркнула Татьяна.
– Многое могу я, – важно произнес Холмогоров. – Я ведь Мариночке самый близкий человек. А чего я не знаю, ее друзья дополнят. На похороны их много съедется. Я вам укажу, с кем можно поговорить.
Игорь Феоктистович встал. Поднялась и Татьяна. Он протянул ей руку:
– Что ж. Будем сотрудничать, Татьяна Валерьевна.
Ничего не оставалось, как вложить свою кисть в его.
Мягкая, влажная, безвольная рука. До чего разительный контраст с сухим и сильным рукопожатием Марины Евгеньевны!
Одна радость – на прощание Холмогоров сказал:
– Ну а тот чек, что вам Марина Евгеньевна вчера дала, вы не выбрасывайте. Возможно, я вам его оплачу. Со временем. Если, конечно, вы меня злить не будете.
И покровительственно – чертов барин! – улыбнулся.
Таня вышла из хозяйкиного кабинета мрачнее тучи. Все сожаление о смерти Холмогоровой, всю скорбь – как рукой сняло. Осталась одна злость:
«Все равно: они меня не заставят! Что-нибудь придумаю!» – пыталась успокоить себя Татьяна. Только что придумаешь? Конечно, хотелось бы благородно швырнуть в ноги Игорю Феоктистовичу проклятый аванс и забыть злосчастную семейку, как страшный сон. Но только нет у нее сорока пяти тысяч. Не продавать же машину только для того, чтобы собственную гордость потешить!
Да и, с другой стороны, просто обидно. Сколько времени она здесь потратила, да и нервов изрядно, и вдруг – вернуться в столицу ни с чем. Без денег и без книги в своем портфолио...
Но безвыходных положений не бывает. Может, хорошего юриста найти? Пусть доказывает, что договор кабальный и аванс в любом случае должен остаться ей! Надо вернуться в комнату и все еще раз обдумать.
Таня решительно направилась в свою спальню. Но добраться до нее не успела – путь ей преградила инвалидная коляска.
Стасик. Еще один
– Таня... Есть минутка?
– Что тебе? – невежливо буркнула она.
Получилось грубо, и Стасик сразу понурился. Потерянно пролепетал:
– Ладно, если ты занята...
Но Татьяне тут же стало стыдно – все-таки парень вчера мать потерял.
Она виновато улыбнулась:
– Извини, Стас. Просто настроение по нулям.
– Из-за мамы?
«Да что мне до твоей мамы!» – едва не вырвалось у нее. Но вслух, конечно, произнесла традиционное:
– Мне очень жаль...
– Ничего тебе на самом деле не жаль. – Он внимательно взглянул ей в глаза. И горько добавил: – Да и никому не жаль! Может, только Фаине...