Биологическая опасность. Последний приказ

– Начинаем руление. – скомандовал я.

– Шереметьево-руление. Аэрофлот двадцать четыре четырнадцать, запрашиваю руление на свободную полосу.

– Рулите на полосу ноль шесть центральная. Взлёт по команде. Для информации – полоса ноль шесть левая/два четыре правая недоступна для взлёта-посадки.

– Аэрофлот один четыре, прошу уточнить. – задал я вопрос.

– Борт двадцать четыре четырнадцать, сообщаю: рейс Корейских из Сеула выкатился за полосу.

– Шереметьево, спасибо за информацию.

Интересно получилось. Какой-то корейский клоун опять пообедал рисом и отрубился на самом интересном месте… Ну конечно же это неправда, просто ошибка пилотирования, что впрочем не отменяет звания “клоун” у этого пилота.

Ну и фиг с этим корейцем, мне вообще не нравится та полоса, долго катить к ней или от неё. Лучше уж заняться своим делом.

Я немного увеличил режим двигателей, и самолёт начал с небольшой скоростью двигаться в сторону полосы, указанной нам для взлёта.

Хотя этот процесс занимает минут пятнадцать, ну максимум, двадцать, нам пришлось простоять почти сорок минут в очереди, ожидая своей очереди вылететь.

– Ну спасибо, товарищи корейцы. – пробурчал я себе под нос, видя, что перед нами стоят три самолёта.

– Успокойся, Фриц. Ещё никто не умирал от того, что стоишь в очереди.

– Зато пару нервных клеток точно умрёт на следующей неделе, не сделай я сейчас объявление. – я взял трубку бортового телефона и сделал обращение. – Дамы и господа, говорит второй пилот. В связи с высокой загрузкой аэропорта мы вынуждены стоять в очереди, ожидая своего окна для вылета. Уверен, что задержка не повлияет на время нашего прибытия в Лондон. От лица экипажа приношу свои извинения за инцидент и прошу отнестись к сложившейся ситуации с пониманием. Спасибо за внимание. Ladies and Gentlemens… – я повторил то же сообщение на английском и обратился к Сельчуку. – Попрошу не называть меня “Фрицем”. Это также обидно, как если бы я назвал вас “Нигером”.

– Да ладно, не кипятись.

– И всё равно…

– Аэрофлот двадцать четыре четырнадцать, вылет разрешён, полоса ноль шесть центральная. – прервал нашу перепалку голос диспетчера руления. – Работайте с вылетом на один два один запятая пять семь пять.

– Принято, с вылетом на один два один запятая пять семь пять. – Сельчук перенастроил радиостанцию на частоту Шереметьево-вылет и связался с ними.

Что он там не говорил, я не особо вслушивался. По уму, так нельзя делать, пилот должен слышать всё, но порой правила начинаешь нарушать, так мне говорили в Красном Куте во время моего первого самостоятельного полёта на Цессне.

– Взлетаем. – скомандовал Сельчук. – Закрылки положение два, фары включены, все системы в норме. После взлёта – занять курс два семь пять на высоту тысячу восемьсот.

– Принято. – сказал я и перевёл двигатели во взлётный режим.

Самолёт, под завязку загруженный топливом, стал разгоняться по полосе, и уже к середине скорость стала достаточной для отрыва.

– Рубеж[19]. – скомандовал Сельчук.

Теперь только отрыв от земли, что и было осуществлено. Машина, несмотря на большой вес, с лёгкостью оторвалась от земли и устремилась ввысь, словно лишившись некоего препятствия, не дававшего вздохнуть полной грудью.

Дальше оставалось только одно – дать самолёту набрать высоту для полёта и постараться не опоздать ко времени прибытия…

И надеяться, что Сельчук не завалит меня за мою реакцию на прозвище, равно как и за вопрос диспетчеру о причине закрытия полосы. Так что, всё, что остаётся – наслаждаться полётом и надеяться на лучше… Ну и ещё купить в дьюти-фри какой-нибудь сувенир Лене.

– О чём задумался? – спросил меня Сельчук.

– О вечном, Харитон Владимирович. – отстранённо ответил я, давая понять, что не собираюсь продолжать разговор.

– Понятно.

Сельчук понял, что меня беспокоить не стоит, и отстал от меня. Сам же я принялся отслеживать положение самолёта в пространстве, совмещая это с прослушиванием радиоэфира, за который я сегодня практически не отвечал. И в равной степени не отвечал за управление самолётом, так как за пилотов теперь вечно отвечал автопилот, ну кроме взлёта-посадки или совсем уж критических случаев, а таких к счастью, очень немного.

Так что, единственное, что остаётся делать пилоту – валять дурака. Кто-то, конечно, читает что-нибудь бумажное или болтает со стюардессами. Или просто дрыхнет, если не отвечает за радиосвязь.

– Самая отмороженная категория пилотов – та, которая умудряется усыпить не только себя, но и коллегу. – будто прочитав мои мысли, ответил Сельчук.

– Это как? – удивился я. – В полёте?

– В точку.

– А как же радиообмен?

– Ночью он везде минимален, а над Северным полюсом вообще нет диспетчерских. И там вообще, можешь часа три проспать, пока тебя не запросят.

– Не знал… А вы откуда, Харитон Владимирович?

– Из Винницы я. В возрасте пятнадцати лет родители уехали в Москву, ну и я за компанию.

– Нет, не про это, где учились.

– Ставропольское высшее военное авиационное училище, выпуск две тысячи второго года.

– Честно, никогда не общался с военным лётчиком, только с гражданскими. А на чём летали?