Биологическая опасность. Последний приказ

Этого топлива, даже с запасом, хватит нам и для посадки, и если потребуется горючка на какое-то время. Конечно, авиационный керосин не залить в бензобак машины, но кое-где кажется, можно применить эту чистейшую коммерческую фракцию нефти.

Я аккуратно вёл самолёт по подсказкам Витали, и в какой-то момент он скомандовал:

– Остаток полтонны!

Я перекрыл клапан сброса топлива, и послышалась следующая команда.

– Доворот на курс три пять шесть.

– Принято.

Стоило в последний раз довернуть, чтобы выйти на посадочню прямую, самолёт вдруг затрясся и начал клевать носом.

Я интуитивно дёрнул сайдстик на себя, и самолёт послушался, практически стабилизировав горизонтальный полёт. Это не помогло – через несколько секунд самолёт ушёл в пике.

– Да что не так с этой машиной?! – воскликнул Романевский. – Неужели?

“AIRSPEED LOW!” “AIRSPEED LOW!” – самолёт начал верещать, пытаясь предупредить нас об опасности.

Скорость самолёта упала всего до двухсот километров в час.

Я не знал, что ответить. Все ресурсы самолёта были исчерпаны. Оставалась только надежда на какой-то резерв, незначительный причём.

– Высота восемьсот десять метров! Скорость двести десять.

– Принято! Шасси не трогаем, не помогут.

– Всмысле?! Ты что, хочешь лишить нас единственного шанса вернуться домой?

– До полосы мы не долетим, так что, будем садиться в поле “на брюхо”. Может быть, выживем! Вперёд смотри!

Поле было чуть левее, и для этого пришлось довернуть, причём сильно, как самолёт клюнул носом и ушёл в пике, теряя высоту.

Дёрнув сайдстик на себя, самолёт с трудом удалось вывести в вертикальный полёт, но оставшаяся высота была всего метров сто.

– Открывай клапана сброса топлива! Выпустить шасси и спойлеры. Гасим скорость до предела.

“TERRAIN!” “TERRAIN!” – раздались сигналы о малой высоте, и следом классическое “PULL UP”.

– Спойлеры не выпускаются! Закрылки… Асинхронный выпуск. Закрылки правого крыла не выходят!

Самолёт ощутимо потянуло вверх, но только левым крылом, отчего начался сильный крен.

– Убирай к чёрту! Сейчас завалимся! – крикнул я

– Понял!

– Открыть клапана сброса топлива!

– Не успеем!

– Открывай!

– Чего?!

– Открывай, говорю! – повторил я, поняв, что первую фразу проорал по-немецки.

После пикирования скорость моментом скаканула до трёхсот километров в час. Высота была всего пятьдесят метров.

– Приготовься к удару! – крикнул Виталя, выламывая свой сайдстик в попытках поднять нос самолёта и одновременно не дать ему опрокинуться на правое крыло – закрылки почему-то перестали убираться.

Через секунду раздался сигнал остановки единственного рабочего двигателя.

Мы с Виталей понимали, что нужно было погасить скорость как можно сильнее, ну и надо было продержать нос приподнятым, чтобы самих не расплющило.

Теперь оставалось только пережить столкновение.

– Лена, я люблю тебя. – сказал я куда-то в пустоту, скорее всего для самописца, если когда-нибудь будет расследование авиакатастрофы, и через долю секунды самолёт на скорости двести семьдесят километров в час коснулся кончиков деревьев.

Время как будто перестало существовать: всё потянулось так, будто кисель: то, что должно значить секунды, растянулось. Я видел всё как в замедленной съёмке, причём такой, какую я видел только у Нолана в его "Доводе".

Меня потянуло вперёд, но это был хороший знак – самолёт терял скорость. Ещё немного времени, и самолёт начал рубить деревья примерно посередине их высоты. Скорость, как мне показалось, была двести пятьдесят. Я инстинктивно вздёрнул сайдстик в надежде погасить скорость, но раздался злой мужской голос уже на русском, красноречиво объясняющий, что пилот совсем уже заврался. Этакое “последнее китайское предупреждение” для особо одарённых пилотов:

– ВОЗДУШНАЯ СКОРОСТЬ МАЛА! ВНИМАНИЕ!

Угроза сваливания. Дилемма. Если продолжить держать сайдстик в таком положении, скорость может упасть, и тогда нам всем конец – самолёт просто вмажется в землю, причём плашмя и превратится в кусок бесформенного металла. Но с другой – я не теряю скорость, но тогда я точно гибну от перегрузки при ударе и последующем разрушении самолёта. Но ещё – время. Его оставалось очень мало, но это и в плюсах: скорость погасится недостаточно, и хвост может быть, уцелеет…

Самолёт коснулся земли, но не так, как я рассчитывал – отказавшие в ненужный момент закрылки левого крыла привели к тому, что мы сначала коснулись земли не хвостом, а правым крылом, тут же начавшим разрушаться, и лишь потом о землю ударился и фюзеляж.

Грохот же при этом стоял неимоверный: сначала сильный удар о землю, потом сильный скрежет, чуть не вытряхнувший позвоночник, как будто что-то оторвалось, всё мельтешит, на приборах ничего не прочитать, потом ещё скрежет, опять сильный удар, ещё скрежет лопающегося от критического напряжения металла, и наконец, всё потемнело. Последнее, что я запомнил – лобовое стекло, мгновенно приблизившееся к моему лицу.