Биоугроза

Я протянул руку и стал трогать Джени, наслаждаясь гладкостью ее кожи. И пока я так делал, тот старый голос произнес: Господи Иисусе, она всего лишь ребенок... ей девятнадцать, а тебе через три года будет сорок. Ты же ей в отцы годишься. Неужели не понимаешь? И все же тебя тянет к ней, ты спишь с ней. Каково тебе это? Тебе не кажется это грязным? Порочным? Нет, мне так не казалось. Может быть, в самом начале, но теперь все зашло слишком далеко. Я упал в самый глубокий колодец, который только можно себе представить, и уже не понимал, что правильно, а что нет. Знал лишь, что наши отношения казались правильными, и этого было достаточно.

Джени была для меня всем.

Думаю, я любил ее.

И любя ее, желал ей смерти.

Она была слишком хороша, чтобы жить в этой грязи вместе с остальными. У нее были мораль и этика. А таким вещам в этом мире было не место.

- Я хочу, чтобы ты доверяла мне, - сказал я. - Мне это необходимо.

- А ты мне доверяешь?

- Да.

- Надеюсь, что это так.

- Я люблю тебя, - сказал я.

Она положила голову мне на грудь.

- Тогда, наверно, я тоже тебя люблю.

- Довольно уклончивый ответ.

- Мир сейчас такой, Нэш.

Я лежал и чувствовал ее, чувствовал себя частью чего-то и при этом еще более одиноким, чем когда-либо прежде в моей жизни. Я испытывал боль за то, что сделал, за то, что потерял и за то, что никогда уже не найду. Чувствовал ее в каждом ударе сердца и в ровном течении крови в моих венах. Я открыл рот, чтобы сказать Джени об этом, но снова закрыл, потому что увидел лицо моей жены, глядящее на меня из окна моей души.

Да, я чувствовал боль. Одну лишь боль, и по-другому это не назовешь.

5

Думаю, это была наша первая ночь в Сауз-Бенде, когда мне начали сниться кошмары. У меня, как и у всех, бывали страшные сны, но именно таких никогда еще не было. Назвать их сновидениями

, это все равно, что назвать 500-мегатонную термоядерную бомбу просто бомбой. А самое страшное, понимаете, то, что я не был уверен, что это были сны. Они были слишком... материальными, слишком органическими, если можно так выразиться.

Скажу лишь, что мы находились на складе. Джени спала рядом, а Техасец Слим и Карл - в другом конце помещения. В своем сне я открыл глаза и увидел темный склад. Я сидел, моргая и озираясь вокруг, охваченный каким-то невыразимым страхом. Я хотел выйти, сделать что-то... но не мог пошевельнуться. Может, просто боялся. В помещении не было окон, но вся дальняя стена внезапно озарилась, словно ее залило бледным лунным светом. И не только им. Чем-то ярким, мерцающим, возбужденным. Только это был не просто свет, а какой-то вихревой поток фосфоресцирующей материи. Живой, расширяющийся, поглощающий всю стену, пока та не исчезла. Он издавал шипящий и бурлящий шум, который сильно бил по нервам.

Я был охвачен отвращением и ужасом. Хотел закричать и, возможно, даже кричал.

Поток продолжал расширяться, кружась при этом. Огромная извивающаяся масса, словно многие тысячи мертвенно-бледных змей извивались и переплетались, рождались из собственных тел, расползаясь в стороны от центральной массы, напоминавшей лицо... И это лицо имело искривленную, зловеще ухмыляющуюся щель вместо рта и нечто, похожее на глаза, злобные, повернутые кверху глаза, пульсирующие бесформенной черной пустотой. Остальная масса непрерывно меняла форму, сокращалась, вытягивалась, мутировала. То было лицо Медузы. Вот о чем я подумал во сне. Я смотрел на лицо Медузы. Вот только эта Медуза была предельно инородной, предельно отвратительной, корпускулярной сущностью, с гротескным размазанным пятном вместо лица, созданным из тысяч тянущихся во все стороны белых щупалец. Как и само лицо, они не были единой массой, а состояли из миллионов нитей, которые в свою очередь были сотканы из миллионов волокон, бесконечно переплетающихся между собой. Пока я наблюдал, вся сущность принялась разматываться, пока дальняя часть помещения не превратилась в гнездо бесчисленных извивающихся белых кобр, состоящих из переплетенных между собой червей.

Но само лицо никуда не исчезло... точнее, осталась большая его часть.