Битая грань (СИ)

Срочного ничего не было вроде, а он же в самом деле не гуляет, вот и не тревожила больше, ждала. Вскинулась вдруг от резкого звона и тихого, придушенного мата, точно сквозь зубы. Подскочила с дивана, путаясь в пледе:

— Саша?.. — сонно щурясь, вышла в коридор, где оставила дежурный свет.

— Прости, малышка, не хотел тревожить, — усмехнулся он, ставя на пол новый ящик с мандаринами. — Ключи уронил, неудобно.

— Ясно, — кивнула она, зябко обхватив себя руками.

Из-за того, что так резко проснулась, было и холодно, и как-то нервно, да и сердце все еще не успокоилось. Застыла посреди холла, будто с перепугу, смотрит на него, моргая, пытаясь фокус навести…

— Котена, что такое? — тут же навострился Саша почему-то.

Неужели действительно так хорошо ее знает и улавливает мелочи? Но, казалось, и пришел уже какой-то… то ли настороженный, то ли на взводе.

— Ничего, — как-то торопливо попыталась заверить Катя, зачем-то вцепившись в свой плед. — Дремала. Проснулась внезапно…

Саша кивнул, словно бы принял объяснение, но смотрел все еще очень внимательно. Так, будто с ног до головы ее этим взглядом охватывая. Слишком внимательно, как сканируя.

— Обнимешь? — заломил бровь в своей любимой манере.

И улыбается вроде бы, но весь как подобрался. Напряжен… Выходит, и она все в нем улавливает?..

— Конечно! — улыбнулась, ринулась к нему, опять путаясь в пледе.

Плюнула на это покрывало, бросила на пол, прижалась к Саше всем телом, забравшись трясущимися от зябкости руками под его пальто, обхватила. Уткнулась носом в горячую кожу на щеке.

Он обнял ее так, будто стальные обручи хлопнулись за спиной, вот честно. Горячо, не отнять, крепко. Как-то совсем по-родному уже. Но при этом… неотвратимо, что ли? Жестковато немного. Прижался твердыми губами к брови, целуя. Зарылся пальцами в ее взъерошенные волосы, наматывая локоны на руку.

— Так что случилось, котена? — опять спросил тем же тоном.

И как-то мигом обездвижил ее, не дав увильнуть, сжал затылок теплой ладонью. Сам отклонился немного, заглянув в лицо. Катя нахмурилась, отчего-то занервничав. Непонятное, тревожное ощущение внутри ни с того ни с сего.

— Ты о чем? — нервно улыбнулась, попыталась взгляд отвести.

— Катя, давай без этого, окей? — напряженно и немного раздраженно прервал ее Саша, не дав отвернуться. — Просто скажи.

И сразу ясно, что тоже устал, и тот напряг, который последнюю неделю в нем чувствовала, сейчас уже зашкаливает. Даже у нее на спине волоски дыбом встали.

— Я не понимаю, Саш. Ты о чем? — сама колючей стала, словно его отзеркалив. Задело остро почему-то. Не хотела же заводить разговор, зачем он давит?

— Катя! — резко, хлестко, с усилившимся раздражением. Хоть и не злой, кажется.

И как бы понятно, он лишь выдохся и так бурно реагирует оттого, что других проблем хватает, видимо. Не хочет еще и дома голову ломать. И как-то отшутиться бы, сгладить. Тем более и не проблема, а ее собственный заскок. Но, как назло, ничего в голову не приходило спросонья. Стояла и смотрела на него в упор. А потом… Непонятно, как черт дернул.

— Это ты Вадима избил? — как с моста в ледяную воду сиганула, вся сжавшись в его руках.

Саша же, кажется, наоборот, выпрямился еще сильнее. Стиснул челюсти, отчего на его щеках прорезались глубокие вертикальные складки. Его руки напряглись… но Кате не было больно вообще, на нее не давил. Смотрел прямо, и не думая избегать контакта. Только и зол был, что она эту тему затронула, тоже заметила.

— Откуда знаешь? — вот и все, что он спросил.

Катю это даже сбило с толку немного. Растерялась.

— Мне сегодня подруга звонила, сказала… что избил кто-то. И приблизительно тогда, когда мы были… А я вспомнила твои сбитые костяшки и…

— И что? Жалеешь эту гниду? — грубо вдруг хмыкнул Ольшевский.

Отпустил ее, отошел в сторону, начав снимать пальто, но продолжал пристально смотреть на Катю исподлобья. Видела, как бугрятся напряженные мышцы на шее и плечах, как резкость проявляется в движениях. Но не боялась его. Однако и задевало такое отношение крепко. Не  считала, что заслужила!

— Что? — переспросила с недоумением, совсем не в восторге ни от тона, ни направления, которое приобрел их разговор. — Нет, конечно! Хотя, может, и надо было… Но… Саша! Я же за тебя боюсь! — пошла к нему, несмотря на всю эту колючесть и жесткость, к которой совершенно не привыкла. Не ощущала на себе никогда. Так вот какой он с теми, на кого злится, выходит?

— За меня? — хмыкнул Ольшевский, но уже поспокойней, кажется. — Да что мне это чмо сделать могло? Он только с теми, кто слабей, себя повелителем мира чувствует. А с теми, кто сильней… ничтожество, — фыркнул с отвращением.

Но вновь сгреб ее в охапку и потащил в комнату. А злость в нем еще бурлит, чувствует. На нее? Или пришел с этим?

— Нет, не то… Просто, не стоило так. Я же просила, Саша. Ну зачем тебе грех на душу брать? Он бы получил свое и так. А тебе…