Битая грань (СИ)

— Знаешь, малышка, мы сейчас это решим раз и навсегда, — остановился вместе с ней посреди комнаты, резко развернул к себе лицом, чтобы в глаза смотрела. — У нас в семье такие вопросы я решаю. Все. Точка. Ясно? — глянул твердо, обхватив ее лицо ладонью, чуть грубовато, почти до жадности собственническим жестом. — Он свое и получил. Кто сказал, что моими руками ему возмездие высшие силы и не воздали? Или тебе надо, чтоб только дом на него рухнул? Или градом прибило?! Как знаешь, что это не так работает, а, котена?! — он словно заводился все больше, выплескивая то, что внутри бурлило. Как выход нашел, срывая сейчас в этой вспышке все, может, и не к ней имевшее отношение.

И Катя вроде понимала даже. А задело все равно…

Хотя про семью — это сильно. Это даже ее оглушило на пару мгновений, как-то мигом сместив акценты, но и не умерив обиды из-за скандала, которого не хотела и не планировала.

— А мое мнение вообще роли не играет? — немного резко поинтересовалась. — В нашей семье? — хмыкнула, сделав акцент.

Саша хрустнул пальцами, глядя на нее так пристально и тяжело, что у Кати нерв на виске задергался. Елки-палки! Начало первого ночи, а они ссорятся! Нашли время и повод! Ясно же, что дело вовсе не в Вадиме! Оба напряжены, хоть и по разным причинам, а это все только повод…

— Саша, послушай, любимый мой, я же просто не хочу, чтоб это как-то тебе аукнулось, понимаешь? — тяжело выдохнув, попыталась пригасить, замять, объяснить.

Вырвалось то, о чем думала в последнее время, что душу переполняло, а сказать не решалась. Все ждала какого-то повода лучшего, красивого момента. И тут так неуместно и глупо… Аж слезы на глаза навернулись.

Сама протянула руку и нежно обхватила пальцами его сведенные от накала скулы.

Ольшевский застыл, вот как задержал дыхание, пристально всматриваясь в глаза Катерине. Ее к себе притянул, вжал в себя, но как-то жестко вышло, стукнулись телами, потому что оба на взводе и никак расслабиться не могут. И словно стук пульса внутри него чувствует.

— А мы можем про ту мразь не вспоминать, коль уж ты мне в любви признаешься, а, малышка? — Саша тяжело, с усилием выдохнул сквозь зубы, будто пытался из себя все напряжение изгнать, а оно не выходило, цеплялось за его нервы и мышцы, на нее переползало. Прижался щекой к ее скуле, потерся.

Тяжело в комнате: огромные потолки, а дышать нечем, стены давят на них, кажется. И не так признаться хотела, не в такой обстановке, не вымученно, а с радостью… Все не то! Обидно.

— Саша, да он вообще не при чем! Я тебя люблю, да! Очень! Потому и боюсь за тебя! О тебе волнуюсь, понимаешь?! И не хочу, чтобы это хоть как-то на тебе отразилось, чтобы вот так… Бог же над всеми нами есть… — прижалась сама к нему, обняла с силой за шею, лицо к лицу, чтобы в глаза смотреть. Как-то лихорадочно слова пыталась подобрать.

— Над всеми, — хмыкнул Саша, как бы соглашаясь и не соглашаясь одновременно. — И мы с Ним как-то сами договоримся и все порешаем, ты это мне оставь, малышка, — вновь так обхватил, что дышать сложно.

Но все еще не расслабился. Да и она на пределе каком-то.

— Так мне же не все равно! — возмутилась, стараясь слезы сморгнуть.

— И мне тоже, мля! — вдруг рявкнул так, что она вздрогнула. Ругнулся. Отошел на два шага, с нажимом проведя по шее ребром ладони, как разминая. — Мне тоже не все равно, котена! И за свою семью, за тебя — я порву любого! Предупреждал тебя. Это мои принципы, и по-другому — не будет! — уже тише добавил, хоть все с той же вибрацией в голосе.

Катя закусила губу. Задевало, что ее мнение в расчет не берется, блин. Глянула на него сквозь мокрые ресницы, в то же время, совершенно не понимая уже, как они дошли до этой точки, и для чего вообще все это сейчас кричат? Ведь не хотела ничего подобного…  У Саши в голове такие же мысли, кажется.

— Так, ладно. Закончили. Хватит, — вновь шумно и резко выдохнул Ольшевский, наклонив голову из стороны в сторону. — Пошли спать. Не стоит этот мудак такой чести, — подошел, обнял ее за плечи рукой и надавил, понукая идти в спальню.

«Не в Вадиме дело», хотелось сказать ей. Но… Катя тоже не желала дальше развивать тему. Однако и его давлению сопротивлялась.

— Ты даже не поел, Саша! И так третий день подряд, — не то чтобы совсем подавив все эмоции, но все же постаралась выровнять голос. — Пошли хоть поужинаешь.

Вот странно, столько лет на всевозможных работах игнорировала придирки и упреки, не давала эмоциям верх (ну, свое последнее увольнение она в расчет не берет, это эксцесс), а с ним так задело, что прям подкатывала обида под горло. Но и тревожилась о Саше. И позаботиться хотелось.

— Не подохну, котена, — скривил гримасу, растер уже лицо ладонью, словно бесконечно вымотан. — Устал. Завтра утром поем, — а в голосе звучит все то, что и у нее. Обоих зацепила эта внезапная ссора крепко.

— Я перец фаршированный приготовила, — тихо вздохнула Катя. — Помню, что ты любил всегда. Но если не хочешь, тогда пойду, спрячу в холодильник, — попыталась высвободиться из его хватки.

А Саша остановился и развернул ее к себе лицом вместо этого.