Битва трех императоров. Наполеон, Россия и Европа. 1799 – 1805 гг.

«Останавливаясь на каждом шагу, – рассказывал адъютант Сульта, – и добродушно разговаривая с храбрецами, приветствовавшими его, император довел энтузиазм до самой высшей степени. “Пойдем сражаться сейчас же! – кричали одни. – Веди нас этой же ночью к славе!” Другие восклицали: “Битва будет в семь часов утра, победа в полдень!” Один из гренадер, словно отвечая на фразу прокламации, прокричал: “Императору не надо будет завтра подвергать свою жизнь опасности”, другие во всю глотку орали: “Мы будем сражаться штыками!”… и тысячи других энергичных восклицаний раздавались отовсюду, и в каждом была любовь, восхищение и доверие солдат к командиру, ставшему их идолом… Едва только император покидал лагерь одной дивизии, как крики “Да здравствует Наполеон, наш непобедимый полководец!” провожали его и раздавались еще долго»[792].

Никогда еще армия не приветствовала так своего главнокомандующего, не встречала его такими изъявлениями преданности, восторга и готовности без колебаний отдать за него жизнь в смертельной схватке. Восхищенный, растроганный почти до слез, император воскликнул, вернувшись на свой бивак: «Вот самый прекрасный вечер в моей жизни!»

В то время когда французская армия ликовала в предвкушении победы, в стане союзников царило глубокое молчание. В эту ночь русский офицер написал в своем дневнике помпезным слогом сентиментальных романов: «Глубокая темнота ночи не освещается ни единым из светил небесных, некая ужасная тишина царствует в окрестностях, утомленные солдаты наши, с свойственным только русским спокойствием духа, крепко спят вокруг угасающих огней; одни стражи недремлющим оком проницают темноту ночную и, подавая друг другу извещательный голос, бодрственно охраняют погруженных в сон героев, собратий своих, от внезапного нападения лукавого врага»[793]

.

Не спали и генералы, которые должны были собраться для того, чтобы получить последние указания перед будущей битвой. Командный состав союзной армии собрался в эту ночь в штаб-квартире Кутузова в небольшом домике в деревне Крженовиц[794]. Долго ждали Багратиона и поэтому не начинали заседания. Уже за полночь от него прискакал адъютант, который доложил, что князь не сможет прибыть на совет. Кутузов приказал начинать.

«Генерал Вейротер развернул на большом столе огромную, очень точную и подробную карту окрестностей Брюнна и Аустерлица и прочел нам диспозицию возвышенным тоном и с самодовольным видом, обнаруживавшими внутреннее убеждение в своих заслугах и в нашей бездарности, – вспоминал Ланжерон. – Он походил на профессора, читающего лекцию молодым школьникам; может быть, мы были действительно школьниками, но зато он был далек от того, чтобы быть профессором. Кутузов, сидевший и наполовину дремавший, когда мы собирались, кончил тем, что перед нашим отъездом совсем заснул.

Буксгевден слушал стоя и, наверное, ничего не понимал. Милорадович молчал. Пржбышевский держался сзади, и только один Дохтуров внимательно рассматривал карту»[795]

.

Суть плана Вейротера, если изложить ее вкратце, состояла в следующем: главные силы союзников, разделенные на четыре колонны, должны были обойти французскую армию с юга, форсировав ручей Гольдбах в деревнях Тельниц, Сокольниц и Кобельниц. Затем они должны были повернуть на север и ударить по неприятелю, который, по мысли Вейротера, находился между Турасским лесом и Беловицем. В общей сложности, четыре обходящие колонны под командованием генералов Дохтурова, Ланжерона, Пржбышевского и Коловрата насчитывали около 56 тыс. человек при 212 орудиях под общим руководством генерала Буксгевдена. В момент начала наступления обходящей группировки с фронта ее атаку должны были поддержать: пятая колонна (кавалерия) князя Лихтенштейна (около 5 тыс. человек при 24 орудиях) и «авангард» Багратиона (около 11 тыс. человек при 24 орудиях). Гвардия (около 10 тыс. человек при 40 орудиях) должна была следовать между Лихтенштейном и Багратионом на Блазовиц (подробное расписание колонн и полный текст диспозиции см. в приложении).

В общем, ничего особо замысловатого в этом плане не было. Однако форма диспозиции была такова, что могло показаться, что ее намеренно пытались запутать. Действительно, она настолько пестрела географическими названиями, что, по меткому замечанию генерала Ермолова, «более похожа была на топографическое описание Брюннского округа, нежели на начертание порядка, приуготовляющего целую армию к бою»[796]. Стоит принять во внимание, что диспозиция была написана по-немецки и Вейротер читал ее также на немецком (!) языке. Если русские генералы в подавляющем большинстве владели французским в совершенстве, то немецкий большинство из них знали плохо либо не знали вообще. Это также никак не способствовало пониманию этого длинного и замысловато написанного документа.