Битва у Варяжских столпов

Поскольку Киев был столицей племени полян, данную версию происхождения руси обычно называют полянской. В рассказе ПВЛ о деятельности Кирилла и Мефодия она сформулирована достаточно четко: «Был един народ славянский: славяне, сидевшие по Дунаю и покоренные уграми, и моравы, и чехи, и поляки, и поляне, которые теперь зовутся русь»^{21}. Как видим, в отличие от варяжской, полянская версия дает однозначный ответ об этнической принадлежности загадочной руси. Вслед за рассказом об основателе Киева Кие летописец вновь подчеркивает славянский характер Руси: «Вот кто только славянские народы на Руси: поляне, древляне, новгородцы, полочане, дреговичи, северяне, бужане, прозванные так потому, что сидели по Бугу, а затем ставшие называться волынянами. А это другие народы, дающие дань Руси: чудь, весь, меря, мурома, черемисы, мордва, пермь, печера, ямь, литва, зимигола, корсь, нарова, ливы, — эти говорят на своих языках, они от колена Иафета и живут в северных странах»

^{22}. Хоть живущие в Восточной Европе финно-угорские и балтские племена также причисляются в соответствии с библейской генеалогией к потомкам Иафета, летописец совершенно четко подчеркивает их отличие от славянской Руси, с которой они связаны лишь данническими отношениями. Определенный синтез варяжской и полянской версий с однозначной констацией славянской принадлежности руси мы видим и в рассказе ПВЛ о деятельности апостола Павла: «К моравам же ходил и апостол Павел и учил там; там же находится и Иллирия, до которой доходил апостол Павел и где первоначально жили славяне. Поэтому учитель славян — Павел, из тех же славян — и мы, русь; поэтому и нам, руси, учитель апостол Павел, так как учил славянский народ и поставил по себе у славян епископом и наместником Андроника. А славянский народ и русский един. От варягов ведь прозвались русью, а прежде были славяне; хоть и полянами назывались, но речь была славянской. Полянами же прозваны были потому, что сидели в поле, а язык им был общий — славянский»^{23}

. Понятно, что представление о Павле как об учителе Руси в строгом смысле отнюдь не отражает историческую реальность, а было обусловлено стремлением монаха-летописца максимально удревнить церковную историю своей страны. Однако в этом качестве данный фрагмент находится в определенном противоречии с другим текстом ПВЛ, где в качестве первого христианского учителя Руси называется совсем другой апостол, а именно Андрей. Известно, что в качестве небесного патрона Руси апостол Андрей стал восприниматься довольно поздно, где-то с конце XI в. Однако культу апостола Андрея на Руси предшествовал не культ апостола Петра, а, как показал Ю.К. Бегунов, культ папы римского Климента^{24}. Следовательно, упоминание Петра в качестве учителя Руси отражает, скорее всего, в какой-то мере варяжскую традицию. Взятый в этом контексте, данный фрагмент находит свое подтверждение в лингвистических данных: «И, как это ни странно на первый взгляд, крещенная Византией Русь употребляла для понятия “крестить”, “крещение” совсем не греческие слова, но вместе со всеми остальными славянами наши предки называли этот обряд словом, очень давно пришедшим с Запада, из области немецкого языка. Заимствованное оттуда, наше

крестить, как и крест,

восходит к германской, немецкой форме имени Христа»^{25}. Как отмечает О.Н. Трубачев, оттуда же пришло в древнерусский язык и слово церковь, другое важнейшее понятие новой религии. Следовательно, данный фрагмент ПВЛ при всей фантастичности его утверждения о Петре как учителе славян совершенно точно отражает факт знакомства славян с христианством, оставившим первый след такого рода в их языке, не на византийском юге, а на германском западе.