Битва в пути

В кабинете она усадила его, взглянула на злое, упрямо-склоненное лицо: «Ревнует! Сумасшедший! Глупый! Значит, любит. Значит, сильно!» Она была и счастлива этим проявлением любви, и жалела его, и не могла не смеяться над его нелепыми страданиями. Услышав ее смех, он встал, двинул кресло так, что оно ударилось о стену, и шагнул к двери.

Она опередила его, загородила дверь спиной.

— Не пущу! Вы подумали страшно глупое. Для меня все одинаковы: Сережа, Вальган, уборщица, которая моет коридор. Но вы знаете, что делает этот мальчик?

То, о чем мы думаем, мечтаем, пишем, он, этот мальчик, слов пустых не говоря, делает! И я ему помогаю. Кокиль… Вот пробки. Я сегодня вам звонила и в час, и в три, и в пять часов, и мне уже неловко было звонить. А секретарша сказала, что вы в горкоме.

Он прикинул в уме: «Час, три, пять часов. Действительно, меня не было». Тяжесть сползала с плеч. Он нерешительно улыбнулся. На минуту закрыл глаза. Открыв их, он увидел маленькие золотистые пробки, раскатившиеся по всему столу, и блаженно улыбнулся:

— С пескодувки?

Теперь он мог говорить о кокиле.

Он возвращался домой и думал: «Ко всем моим прочим качествам я еще и ревнивый оказывается! Вот на ожидал! Что бы сейчас было, если б не она? Все рушилось… Дождалась, заставила говорить, вернула к разуму. Да, с характером! И любит! Любит!»

На другой день Бахирев снова пришел в модельный цех. Его поразил шкаф Сережи. Около тысячи фрез стояло в отверстиях полок, как пробирки в штативе. Они были классифицированы, снабжены номерами, и на внутренней стороне дверок висел список — картотека фрез. И все это было сделано руками молодого фрезеровщика из старых, сработанных сверл. Какая любовь к своему мастерству, какое трудолюбие, какой дар!

В этот же вечер Бахирев говорил о Сугробине с Вальганом и Ухановым:

— Сугробин талантлив, настойчив и увлечен идеей кокильного литья. Надо на время освободить его от всех заданий и дать одно задание — обеспечить перевод моделей на кокиль. Надо потеснить подсобные помещения и организовать при модельном свою маленькую литейную.

Вальган слушал с той непроницаемой вежливостью, которая стала обычной в его разговорах с главным инженером. Он не ответил, а обратился к Уханову:

— Что скажет главный технолог?

— Модельный цех в жестоком прорыве. Бахирев перебил:

— Вот я и предлагаю рациональный способ вывести его из прорыва.

— Я против эмпирики в таком важном деле, — продолжал Уханов. — Вопросы кокиля надо ставить организованно. С будущего года через министерство запланируем фонды. Запросим институт специалистов. Ведь и специалисты в специальных институтах не льют в кокиль моделей! А тут мальчик без специальной подготовки. С фрезой у него тоже ничего не вышло.

— Фреза хорошая, — опроверг Бахирев. — К фрезе мы подошли бюрократически. Уханов развел руками.

— Если нас и можно обвинить в бюрократизме, то тут рабочий класс сказал свое веское слово. Рабочие фрезу не приняли.

Бахирев возразил:

— Вспомните. Раньше выбивали траки кувалдой. Мы поставили пресс. Тоже не все сразу приняли поначалу. Это естественно: привыкли к кувалде. Сагурову приходилось прятать кувалды. А теперь? Сломается пресс — ждут, чинят, а кувалды никто и в руки не возьмет.

Вальган поднял яркие глаза.

— Вы хотите сказать, что и рабочий класс заражен бюрократизмом и косностью?

— Сугробин — тоже рабочий класс! Я хочу сказать: рабочий класс тоже надо равнять на лучших, растить и воспитывать.

— Вот именно! — Вальган встал. — Надо воспитывать. Сугробин — виртуоз фрезы. По молодости лет он разбрасывается, хватается за все. Фреза, головка, центрифуга, теперь еще кокиль. А нормы летят, и цех в прорыве. Скоро будем принимать Сугробина в партию. Я сам рекомендовал его. Я сам и поговорю с ним.

— Вопросы кокиля надо решать в принципе! — не отступал Бахирев.

— В принципе я против этой… скоропалительности. Скоропалительность принесла нам достаточно вреда. До сих пор за нее расплачиваемся.

«Противовесы», — сжался Бахирев. В этот же вечер Сережу вызвали к Вальгану. «Дошло до самого директора. Видно, рассказали Тина Борисовна и товарищ Бахирев. Ну, теперь развернемся».

— Все растешь? И красивый же малый стал! — весело встретил его Вальган. — Девчата сохнут? Сознавайся.

— Которые сохнут, а которые и нет, — улыбнулся Сережа.

— Ну, садись, садись. — Усадив Сережу против себя, Вальган спросил — Что такое? Почему голодает мой лучший фрезеровщик? Семьсот рублей в месяц. Это что за заработок? Рассказывай.

Сережа рассказал о кокиле. Директор то ходил по кабинету, то останавливался, поглядывая веселыми, горячими глазами:

— Не выходит, значит, у тебя с кокилем? И с фрезой тоже не совсем получилось? А за центрифугу ты брался? Бросил? А что-то такое мудрил насчет шестерен? Тоже не получилось?

Сережа покраснел. Вальган похлопал его по плечу.