Битва в пути

Анна часто и зло ругала колхоз, но сейчас она чувствовала себя прежде всего матерью Даши. Дашу уважает завод, посланцем от нее приехал в машине сам главный инженер, и за дочь ока застыдилась и своей и колхозной захудалости.

«Приедет он на завод, расскажет: у такой, мол, девушки да вдруг мать никчемуха из захудалого колхоза». Ей захотелось, чтоб о Даше говорили: «Хорошая девушка, из хорошей семьи, из порядочного колхоза».

Впервые ей жадно захотелось похвалиться колхозом, и она обрадовалась тому, что можно от души похвалиться новым председателем:

— Председатель у нас теперь золотой — товарищ Борин. Как пришел, коней и машину пустил в извоз, дояркам пошел навстречу. Надаивать стали больше, а молоко на базар возим. Завелись в колхозе деньжата, и тут же он аванс на трудодни! И каждые десять дней приходит прямо в бригаду, отчитывается, что за десять дён выполнено, что намечается. Такой редкостный попался председатель!

Но как сделать, чтоб Бахирев понял — Дашина мать не пустой, а уважаемый в колхозе человек? Она пыталась отыскать, но не находила ни одного стоящего внимания поступка. Разве про пастьбу рассказать? «Расскажу хоть про пастьбу», — решила она.

— Удои мы с весны хорошо поднимали, а пожаре дело ухудшилось. Пауты не дают пастись стаду. Наш новый зоотехник да и Лизавета, приятельница моя, знаменитого колхоза доярка, советуют ночную пастьбу. Пастухи попробовали ночью пасти—говорят, не пасутся потемну коровы. Дай, думаю, сама опробую, чья правда? Всех коров не погнала — одной и не упасти их с непривычки, — а своих закрепленных сама выгнала на пастьбу. Часов до двух, верно, дремали, а с двух как возьмутся! Я еще и мешок соли притащила, по Лизаветину совету. Присаливать траву-то надо в акурат к утру, по росе! Коровы едят да едят! Наелись напились, удой сразу подскочил. Теперь все стадо этак выгоняем.

Бахирев, коренной горожанин, никогда не интересовался удойностью; ему не приходило в голову, что траву для коров можно присаливать да еще «в акурат по росе». Однако он слушал Анну не без интереса.

Накормив гостей, Анна вместе с ними села в машину и поехала в правление. Если бы машина была послана ради самой Анны, Анна не гордилась бы так, как сейчас, когда везли ее ради дочери.

На руках она держала узел, завязанный в серый платок.

Правление помещалось в тесной, старой, почти пустой избе.

Люди сидели на скамьях и на полу на корточках вдоль грязных стен.

Когда Бахирев вошел, все повернулись к нему, а однозубый дед, приняв его за крупное начальство, засуетился, стал освобождать место.

— Сюда садитесь. Тесновато, правда. Надо бы скамьев приобрести. Стулья на клею нехозяйственно покупать, а скамьев надо бы.

— Я с завода… Я подожду— сказал Бахирев и сел на край скамьи.

Он сотни раз бывал на всяческих городских собраниях, но впервые видел собрание людей, которые кормили, его и для которых он делал тракторы.

Он с любопытством оглядывался. Молодежи среди колхозников не было, щетинистые старики да пожилые женщины. Председательствовал человек с коричневым моложавым лицом и незагорающей зеркальной лысиной. Лицо его, крепко слепленное и большеглазое, понравилось Бахиреву. От носа посередине верхней губы тянулся глубокий желобок, он как бы перекидывался на раздвоенный энергический подбородок и заканчивался ямкой. Белоснежная, отутюженная спортивная рубашка с короткими рукавами и открытым воротом оттеняла бронзовую кожу рук и шеи.

Анна указала на него и шепнула Бахиреву:

— Председатель наш, товарищ Борин, Николай Николаевич. Рядом, на скамье, секретарь райкома товарищ Курганов, а у окна тоже из райкома, товарищ Вострухов.

Маленький головастый секретарь райкома посмотрел на Бахирева сбоку круглым глазом, поздоровался кивком и продолжал слушать выступавшего. Человек, сидевший у окна, повернулся к Бахиреву всем телом, не сгибая очень прямой спины, окинул быстрым взглядом с ног до головы, любезно улыбнулся и поклонился.

Пожилая женщина заканчивала выступление:

— Не идет народ на косьбу. Лесную луговину кое-как все же застоговали. Два стога подняли.

После нее никто не хотел говорить, и слово взял сам председатель.

— Всю луговину застоговали, а сколько в тех двух стогах сена? В два раза меньше того, что полагалось… Я ничего худого не хочу сказать… Я и подумать не хочу ничего худого… Но мне становится странно и несколько удивленно… Что касается Медведева и некоторых других, то неаккуратно поступили товарищи. Очень неаккуратно! Стали самочинно косить для себя. Это по первой бригаде. В других бригадах, как нам известно по личной проверке и по сообщениям с мест, к сенокосу еще не приступили.