Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации

Да и вывод ученого, в общем-то, почти правильный – за одним исключением. Никто и никогда не жертвует экономической целесообразностью во имя идеологически-политических принципов. Такие дураки долго у власти не живут. Даже провалившаяся экономическая реформа под названием «перестройка», которая вроде бы проводилась в угоду либеральным политическим и экономическим концепциям, на самом деле была не провалившейся, а совершенно успешной и вполне достигла цели – растащить единую государственную экономику по частным рукам. Все прочее, в том числе и выживание страны, ее авторов не волновало.

Большевики тоже были ничуть не глупее. Англо-саксонской экономической целесообразности столыпинского типа они противопоставляли не идеологию и не политику, а просто другую экономическую целесообразность.

Каторга

В селе Матреновки все мужики стали горбатые…

Из письма

Как видим, трудовое крестьянство четко делится на две части: те, кто и хочет, и может вести самостоятельное хозяйство, и те, у кого отсутствует либо желание, либо возможность, либо и то и другое. Отсутствие возможности – это понятно. А почему нет желания? И тут мы упираемся еще в один фактор, который совершенно не учитывают экономисты-теоретики. Его можно назвать социальным, хотя, строго говоря, он таковым не является, а относится, скорее, к вечному вопросу: для чего живет на земле человек?

Одним из пунктов большевистской программы, который советская власть, едва установившись, тут же реализовала на государственном уровне, был 8-часовой рабочий день на заводах и фабриках – и ни у кого пока не хватило бессовестности сказать, что это плохо. Все экономисты молчаливо признают право человека не быть рабочей скотиной, а иметь в жизни что-то еще, кроме бесконечного труда. Но занятно, что, признавая это право за горожанином, те же экономисты отказывают в нем мужику. Ведь столь пропагандируемое ими хуторское хозяйство требует работы даже не по 12 часов в день. Там надо вламывать, как лошадь, летом от зари до зари, да и зимой не меньше. «Справный» крестьянин может держаться либо эксплуатацией односельчан, либо отращиванием горба.

Если прежде сельская «юдоль скорбей» мало отличалась от городского «фабричного ада», то теперь ситуация резко изменилась. Крестьянин далеко не всегда завидовал богатому соседу – особенно если богатство его было оплачено не мироедством, а кровавым потом – а вот рабочему он завидовал по-черному, и основания для зависти были железные.

Из письма крестьянина Рослякова, село Вырыпаевка Ульяновской губернии. 6 июня 1925 года:

«Население изредка ведет разговоры, что рабочему живется легче чем крестьянину…

Крестьяне… живя в своих глухих деревеньках на недоброкачественном клину земли проклинают зачастую себя, что мол-мы работаем как волы, а живем плохо.

Вообще то все крестьянство, по закрытии ранней весны и наступлении полевых работ, с утра и до позднего вечера 18–19 часов в сутки глотая пыль работает, трудится и в результате за понесенный труд получает гроши. Рабочий же этого не делает, а работает 8 часов в сутки.

…Крестьянин собирает единственный заработок, то есть урожай из которого 80 % собранного хлеба для уплаты сельхозналога сбывает на рынке по цене 50–60 коп. за пуд, а сами весной покупают в 5–6 раз дороже, беднейшее крестьяне, хотя и пользуются льготами но не хватает своего урожая на уплату сельхозналога, лишаются добытого потом скотиной, в частности последними овцами…

Рабочий этого не делает рабочий от своего единого заработка, кроме вычета членских взносов которые взносятся на добровольных началах нечего не плотит.