Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации

Несколько приличней обстояло с энергетикой – в смысле фондов, но не объемов. За семь лет социалистического строительства суммарную мощность электростанций удалось удвоить: в 1927 году страна имела 858 станций общей мощностью 620 000 кВт, или 620 МВт. Много это или мало? Проектная мощность одного только ДнепроГЭСа[233], достигнутая им к 1939 году, составила 560 Мвт – почти столько, сколько в 1927 году производила вся страна. А ведь развитие промышленности ограничивала не только, да и не столько материальная основа – станки, в конце концов, можно купить, все лучше, чем покупать товары, – сколько отсутствие энергетической базы. Что, так и продолжать гонять уголь по дорогам?

Да, дороги… Они традиционно являлись лучшим оборонным сооружением России. В 1927 году к этому пределу подошли и железнодорожные линии – еще несколько лет, и в случае войны их лучше будет не взрывать, а оставлять в неприкосновенности, на страх агрессору. Ну и в довершение счастья, на советской экономике мертвым грузом висело чудовищное сельское хозяйство, проблемы которого мы уже столько времени обсуждаем. Проводить индустриализацию без аграрной реформы – все равно, что накачать бицепсы и бежать марафон на костылях. В рамках параолимпиады очень даже смотрится, но на той арене СССР противостояли вполне здоровые соперники.

Для подъема промышленности нужны были деньги и люди. СССР обладал потрясающе неприхотливым и благодарным народом, готовым жить в бараках и работать за кусок хлеба, особенно если он знает, во имя чего это нужно[234]. «Во имя чего» – долго объяснять не требовалось, немыслимый социалистический эксперимент был по-прежнему близок большинству населения. Народ отчаянно ругал правительство, но это в России в порядке вещей, вот если перестают ругать – надо срочно разбираться, что происходит. Однако с образованием и квалификацией рабочей силы дело обстояло намного хуже – половина населения страны была неграмотна (в прямом смысле), а образование большинства второй половины ограничивалось церковно-приходской школой. Лопатой махать смогут, а вот стать к станку…

Впрочем, перед тем, как ставить население к станку, надо было где-то взять сами станки. Практически все оборудование предстояло закупать за границей. Советского было очень мало, а уж качество… Индустриальная культура России насчитывала всего-го полвека, из которых на мирное развитие приходилось не более тридцати лет. Это – культуру производства – тоже еще предстояло создать.

Впечатляет?

К 1927 году стало ясно, что обычным, нэповским, эволюционным путем страну не поднять и даже не удержать. До предела завинченный налоговый пресс не давал средств не только для развития, но даже для латания дыр. В 1927 году пошли на то, чтобы расконсервировать печатный станок – пользы было примерно столько же, сколько от носового платка при гриппе. Полегчало… на пять минут.

Оставался еще один путь – искать средства за границей, т. е. либо брать кредиты, либо открыть экономику для иностранного инвестора. Кредиты, может быть, и дадут – но на каких условиях? В начале 20-х годов основным условием дипломатического признания страны была отмена государственной монополии внешней торговли, которая одна лишь и оберегала Россию от разграбления. Тогда правительство сумело отбиться, но теперь дожмут, а потом высосут страну досуха, вывезя все, что еще в ней осталось. Это мы в 90-е проходили, знаем…

Иностранные инвестиции тоже не решали проблемы. Инвесторы вкладывают деньги не в то, что нужно для страны, а в то, во что сами хотят. Опыты с концессиями еще раз подтвердили: иностранцев привлекают в СССР две вещи – дешевое сырье и дешевая рабочая сила, остальное их не интересует. То есть этот путь обрекал страну фактически на колониальную эксплуатацию.

Грядущее, обозначившееся еще летом 1917 года, снова придвинулось на расстояние вытянутой руки. Промышленный крах, медленное мучительное умирание или столь же мучительное звериное выживание большей части населения, колонизация территорий, привлекательных как источники сырья или продовольствия, и превращение остального в «русскую пустыню». Возможно, с каким-то правительством. Может быть, даже большевистским – пусть устраивают свой первобытный коммунизм, авось пригодится потом для ненужных территорий.

Это, конечно, худший из всех возможных прогнозов. Лучший… наверное, лучше. Однако едва ли намного.

Теперь, по крайней мере, ясно, почему в международной обстановке вокруг СССР в середине 20-х годов царило затишье. Зачем тратить силы и деньги на операции против режима, который вскоре либо развалится сам собой, либо сдастся и отдаст страну колонизаторам?