Битва за Лукоморье. Книга 3

Стражников, несших караул у дворцового крыльца, посвящать в царские тайны Гюрята Елисеевич, понятное дело, не стал, и при виде торопящегося к ним через двор Прова дюжие молодцы в синих туниках пооткрывали рты. Охрана покоев Гопона Первого привыкла ко всякому, но на дворе глухая ночь, государь должен быть у себя в опочивальне – когда же он успел из дворца незаметно отлучиться и обратно вернуться? И куда ездил без телохранителей и свиты? В кольчуге, в дорожной одежде, хмурый, вон, как грозовая туча…

Лица у караульных и вовсе вытянулись, едва они увидели, что поднимается по ступеням рука об руку с супругом еще и государыня, тоже почему-то одетая в дорожное мужское платье. А следом за ней – послы-русичи. Этих-то за каким лешим во дворец принесло, да еще в такой неурочный час? Вот ведь странные дела творятся!..

Воистину, усмехнулся про себя Добрыня. Дела – страннее некуда. И страже на лестнице совсем не обязательно о них знать.

Западное крыло царских палат давно уже видело десятые сны. Полумрак галереи, под сводами которой отдавался стук тяжелых сапог, рассеивало лишь красноватое мерцание масляных каганцов в стенных нишах. По расписному потолку прыгали-метались дрожащие тени.

– Елисеич говорил, Карповы соглядатаи глаз не спускают с постоялого двора, где наши остановились, – озабоченно напомнил Василий. – Как бы, государь, казначей твой ушлый не пронюхал чего прежде времени…

– Хоть бы и пронюхал, поздно уже, – зло ухмыльнулся Пров. – А Елисеичу быть теперь сотником, на том мое слово крепко. Заслужил.

Кабы ведать, где упасть, там соломки бы подкласть. С Гюрятой Николай и впрямь промахнулся, хотя вроде бы обо всем подумал. Молодого чернобронника, устроившего Добрыне и Василию Казимировичу встречу с Мадиной, он взгрел без жалости, как и посулил невестке. Едва в поруб не отправил – и озадаченный полусотник весь день ломал голову: с чего это царя Гопона опять будто худы на ровном месте подменили? «Норов у его величества не изюм сладкий, но я-то ведь знал, господин посол, какую он тебе клятву дал. Раньше такими обещаниями государь никогда попусту не бросался – умрет, а исполнит», – признался потом алырец Никитичу. А ночью один из десятников царевой охраны, проверявший стражу возле посольских покоев, заглянул от скуки на дворцовую конюшню и обомлел, увидев оглушенных русичами конюхов. Развязал обоих, допросил, выяснил, чьи лошади из денников пропали, – и кинулся со всех ног с докладом к Гюряте.

Дальше полусотник взялся за дело сам – благо, давно подозревал, что с запретной садовой калиткой не всё так просто. У своей любушки, Мадининой старшей чернавки, места себе не находившей от тревоги за хозяйку, парень вызнал, что перед полуночью царица, переодевшись в охотничий кафтан, потихоньку выскользнула из восточного дворцового крыла. А перед этим намекнула своей доверенной служанке: с мужем стряслась беда… Алырец сложил два и два, охнул – и понял, что надо немедля поговорить начистоту с великоградскими послами.

Нет, не зря Добрыня был уверен, что из Вани Дубровича выйдет, дай срок, отменный воевода. Молодой богатырь всё взвесил и не побоялся довериться Гюряте, а тот долго не мог от услышанного отойти. Сам-то чернобронник, как и русичи поначалу, подозревал совсем другое: уж не замыслил ли Карп-казначей двойника царя Гопона на алырский престол посадить, испугавшись, как бы государь не замирился с Баканом?..

Когда утром стало ясно, что у отправившихся выручать Прова что-то пошло кувырком, Гюрята по совету Вани доложил Николаю: дескать, русичи-побратимы уехали из дворца еще до рассвета. Мол, царица их попросила завезти весточку дяде, боярину Славомиру – и сам же полусотник обоих богатырей и выпустил через боковые ворота… Со стражей, несшей там ночной караул, Гюрята дело уладил, а конюхи клятвенно обещали молчать.

– Я пуще всего боялась, что Николай ко мне опять заявится, – подала голос Мадина. – Тогда бы всё точно раскрылось…

– Не тем у него, видать, голова была занята, на наше счастье, – отозвался Добрыня. – А Гюряте с подружкой его, государыня, и впрямь надо великое спасибо сказать. Не прикрыли бы они нас – неведомо еще, как бы всё повернулось.

Полутемная галерея кончилась у очередной внушительной двери, украшенной вездесущим Гопоновым гербом, – они пришли. Сени, откуда можно было попасть на заднюю половину государевых покоев, охраняла парочка крепких молодцов с бердышами. Вытаращились оба на царя и его спутников так же оторопело, как стража на лестнице.

– Ко мне, кроме Гюряты Елисеича, никого не пускать! – рыкнул на ходу Пров, берясь за дверное кольцо. – Всех гнать в шею, коли вдруг кого нелегкая принесет – хоть худа лысого, хоть ведьму носатую!

Через две примыкавшие к сеням горенки царь-наемник промчался не останавливаясь. Шагал по устилавшим полы коврам так быстро и размашисто, что развевались на ходу разрезные рукава кафтана, под которым поблескивала броня.

Из-под следующих дверей, окованных серебряными узорными накладками, падала на половицы неровная желтая полоса.