Битва за Лукоморье. Книга 3

Оружия Добрыня выхватывать не стал. Он стремительно подался влево, уходя от занесенного ножа. Так стремительно, что клинок провалился в пустоту. Николай даже понять не успел, куда противник делся, а правая рука воеводы уже захлестнула его руку – и подбила запястье ударом кулака, нанесенным снизу вверх. Из обмякшей ладони зашипевшего сквозь зубы от боли буяна нож просто вынесло и отшвырнуло в сторону. Второй богатырский удар отбросил Николая к столу.

– Ополоумел, дурило?! – медвежьим рыком зарычал на брата Пров, вскакивая на ноги. – Ты что творишь?!..

Николай будто и не услышал. Потирая запястье, он зверем глядел на русича. Виски и лоб – в каплях пота, из разбитой левой брови сочится красная струйка.

Добрыня стиснул зубы. К худам их, правильные вроде бы мысли о том, что послы чужеземным царям не няньки. Да, им с Василием надобно вести себя так, чтобы великого князя ничем не осрамить. Речи вести по-писаному, поклоны класть по-ученому, семь раз отмерять, а уж потом осторожно резать. Не давать воли ни чувствам, ни языку, не говоря уже о кулаках… Но не сможет он уехать из Бряхимова спокойно, если не поступит сейчас, как сердце велит. Нужно преподать Николаю урок. Жесткий, такой, чтоб запомнился надолго. Для его же, дурака, блага – и для блага Прова с Мадиной, как-то незаметно успевших стать для воеводы уже совсем не чужими.

«Чтобы он что-то понял, ему надо сперва морду набить…» Что ж, в самую точку попал Пров, когда в сердцах сказал так в Кремневе о своем близнеце, а Никитич-то думал, что брякнуто это было сгоряча да ради красного словца.

– Погоди, твое величество! – остановил великоградец разогнавшегося алырца. – Коли хочет твой брат поединка – будет ему честный поединок. Переведаемся на кулаках, кто кого – пускай лишний пыл повыпустит…

– Никитич, постой! – внезапно подал голос Василий. – Дай мне вперед тебя выйти! А то у меня руки уже так чешутся спесь из этого огурялы выбить – аж сил нет…

Побратим рвался в бой, как застоявшийся конь, услышавший звук дружинного рога. От хвори, навалившейся на него в Иномирье, уже и помину не осталось, глаза богатыря блестели, а выражение, написанное сейчас на его лице, Добрыне было знакомо лучше некуда. Когда на Васю накатывало такое веселье, ничего хорошего его противникам это не сулило. А еще воевода понял, что отказать сейчас побратиму – значит всерьез его обидеть.

– Добро, – кивнул Никитич и повернулся к Николаю: – Как оно там в сказках говорится? «Одолей-ка сперва моего меньшого брата…» Не сумеешь с Василием справиться – не взыщи!

Пояс с оружием Казимирович расстегнул на себе рывком, широко усмехнувшись. Оправил рубаху и встал в боевую стойку. А Николай облизал пересохшие губы и медленно сделал шаг ему навстречу.

Добрыня и не сомневался, что вызов задира примет. И скоро об этом пожалеет.

Едва выйдя со своими спутниками из врат, Никитич ощутил, как в его тело возвращается прежняя сила – она начала наполнять мышцы напористо, точно свежая вода, потоком хлынувшая в пересохшее русло. Сразу повеселел и Бурушко, сообщив хозяину: «Легко стало. Будто вьюк с железом со спины сняли»

. Отпустило воеводу, правда, еще не до конца; Казимировича, надо полагать, тоже, но того, что это даст Николаю хоть какой-то перевес в рукопашной, Добрыня не боялся.

В дружинах не зря ходит бородатая шуточка, навязшая в зубах даже у новобранцев: «Как в лютой сече не на живот, а на смерть одолеть врага голыми руками? Да проще пареной репы – остаться в одних портках, без всего. Без меча, без лука, без копья, без секиры, без ножа-засапожника, без поясного ремня, без щита, без доспехов – и подыскать себе в поединщики такого же разгильдяя…»

Смех смехом, однако своя правда тут есть. Не все истории про умельцев, наловчившихся руками стрелы на лету ловить и древки копий ребром ладони ломать, – сказки. Но многие забывают, их наслушавшись, что искусство боя без оружия – это не волшебство, наделяющее бойца неуязвимостью. Это искусство побеждать противника, сопрягая воедино работу ума, тела и закаленной, как булат, воли. Не научится воин-рукопашник думать в схватке холодной головой и давить в себе глупую самонадеянную удаль – не помогут ему победить никакие хитромудрые приемы.

Василий, перенимая у Добрыни его боевые ухватки, в свое время этот урок усвоил хорошо, к немалой радости учителя. А в Николае самонадеянность и злость бурлили сейчас через край. Казимировича как бойца он явно недооценил, и потому уже проиграл, едва приняв вызов. Только этого пока не понял.

Ударил братец Прова первым. Набычился, сделал обманное движение левым плечом, притворяясь, что именно слева и влупит великоградцу со всей дури в скулу, а сам вместо того пригнулся, резко перенес вес тела на правую ногу – и выметнул правый кулачище Василию в живот. Бил точно молотом, всю ярость, клокотавшую внутри, в удар вложил.