Битва за Лукоморье. Книга I

Терёшка с треском выломился из ракитника с ножом в правой руке и с острогой – в левой. С той, которая поменьше. Когда он успел схватить ее, лежавшую на дне лодки, – он и сам не помнил.

Выломился – и тоже чуть в голос не заорал.

Неждан вжался спиной в серый ствол корявой ольхи и крепко прижимал к себе братишку. Опрокинутый котелок валялся в траве, пламя костра отбрасывало вокруг рваные рыжие отсветы. До опушки, где чернели первые деревья густого подлеска, было еще шагов двадцать. И на этой границе света и холодной осенней ночной тьмы они и застыли: раскоряченные, изломанные тени с бледно мерцающими глазами. Окружили костер с трех сторон, но не двигались, не решаясь пока приблизиться вплотную к живому огню.

Бебоками – ожившими мертвяками, которые воруют по приказу чародеев-злонравов непослушных детей, – по селам пугают ребятишек со времен войны с Кощеем Поганым. Рассказывают, что сшивают этих тварей из кусков человеческих тел, искореженных черной волшбой, колдуны и ведьмы, чтобы делать из них себе верных слуг. Терёшка мальцом-непоседой сказок таких наслушался от Зоряны досыта, но и подумать не мог, что вовсе это никакие не сказки.

Бебоков было четверо. Присевшие на четвереньки, тощие и костлявые, больше всего они походили на пауков. Кожа, покрытая струпьями и лишаями, местами свисала лоскутьями с костей. Головы – вытянутые, со слипшимися космами жидких волос. Провалившиеся носы жадно нюхали воздух, из безгубых оскаленных ртов торчали длинные желто-черные зубищи, выступающие вперед. Две мерзкие твари, подобравшиеся к костру ближе прочих, пытались прикрыть от света большие, без век, глаза. У Терёшки всплыло в памяти: бебоки и огня и солнца боятся, да и сами по себе они нежить трусливая. Но, видно, того, что выгнало их из чащобы и послало на охоту, они боялись еще пуще.

Пятым нечистым, вышедшим на поляну, оказался мертвяк. Да необычный – при жизни был он не человеком, а бедаком. Здоровенным – Терёшка живых бедаков никогда прежде не видел, но догадался, что это анчипыр. Круглую, как котел, ушастую лысую башку нежити усаживали острые рога – ближе к затылку два больших, похожих на коровьи, а на темени и надо лбом торчали целым выводком рожки поменьше. Лица – или морды? – с левой стороны у нави[20]

уже почти не было: на обнажившихся костях черепа только кое-где держались остатки плоти, но крапчатые пятна на буро-зеленой, как у жабы, шкуре еще местами можно было разглядеть. Из-под разлезшихся лохмотьев долгополого кафтана торчал усаженный шипами длинный толстый хвост. А в толстенной лапище, которая с легкостью сворачивает шею человеку, мертвяк сжимал кривой меч с широким клинком.

Появления Терёшки на поляне нечисть словно ждала… а может, и вправду ждала?

Первым сиганул вперед один из бебоков. Передвигался он на четвереньках шустро и ловко – и впрямь не хуже паука-сенокосца.

Терёшка, успевший прыгнуть к дереву и заслонивший собой братьев, всадил ему острогу прямо в горло. Всадил, хорошо рассчитав удар, так же как в щучью спину – и налег всем весом, прижимая тварь к земле. Гад зашипел, схватился когтистыми длиннопалыми руками за древко остроги и забился в корчах, сам еще сильнее насаживая себя на острые железные зубья.

– К лодке бегите! – заорал Терёшка Неждану и Фролке. – Скорей, ну!

Он знал: Ветлинка здесь, на поляне, им ничем пособить не сумеет. Берегиням нельзя отходить далеко от реки, они сильны только у воды – там она братьям поможет. А значит, как-то задержать тварей он должен в одиночку.

Неждан точно очнулся от столбняка. Схватил за руку захлебывающегося плачем братишку – и оба бросились в кусты.

Тощую шею бебока острога всё же перерубила. Хрустнули, ломаясь, позвонки – и башка мертвяка отделилась от тела. Покатилась, сверкая глазами и щелкая зубами – живая! Терёшка с омерзением всадил острогу в светящуюся глазницу, и голова мгновенно замерла, а жуткое призрачное пламя внутри погасло.

Высвободить оружие Терёшка не успел – на него наскочило сразу двое. Одного он сбил в костер, орудуя древком остроги, как дубинкой: кузнец из Горелых Ельников, дядька Шумила, учил мальчишек биться на палках – и сын Охотника, ловкий и гибкий, всегда был в таких поединках среди первых. Бебок покатился по углям, вспыхнул, зашипел-засвистел – и в лицо Терёшке ударила выворачивающая нутро вонь горелой падали. Удивиться, отчего это тварь, на вид мокрая и склизкая, так споро занялась, Терёшка не успел.

Подскочил третий бебок, и парень полоснул его ножом по руке, не особо надеясь, что причинит гадине хоть какой-то вред. От старших Терёшка слыхал: такие нави железа не боятся… Но мертвяк отскочил назад, оскалился – и схватился за пораненную кисть.

А Терёшка, не дожидаясь, пока в бой вступит тучный мертвяк-анчипыр с саблей в руке, ломанулся в заросли.