Битва за Лукоморье. Книга I

– Точно-точно, – закивала бабка Авдотья. – То Кривой Егор, то Ладушкин жених, а опосля и вовсе…

Василий шумно вздохнул, а Добрыня потер лоб. Он уже жалел, что решил устроить местным общий допрос – говорили они сбивчиво и не столько вносили ясность, сколько запутывали. Василий, чуя настроение воеводы, хлопнул ладонью по столу и велел:

– Хорош гомонить! Давайте по порядку и не отвлекаясь. И говорите по одному, а то голова пухнет.

Окрик помог, разговор пошел лучше. Говорил все больше Олех Брониславич, а Добрыня с Василием задавали вопросы, пытаясь выстроить всю цепь событий от начала до конца. И, как казалось, выстроили.

По всему выходило, что и впрямь началось с Трухановичей. Семья большая, жили в доме у самого леса. Хозяина звали Фёдором, жену – Светланой. Народили четверых детишек: трех сыновей – Василия, Петра и того самого Егора, да дочку младшенькую – Ладу, которую все ласково величали Ладушкой. Мать Светланы, Акулина, жила с ними, да стара была, с печки, почитай, не слезала.

Хоть семья и немалая, да хозяйство больше, вот и нанимали Трухановичи помощь. В поле работали, урожай поднимали, да и в лес часто ходили, забираясь в самые глухие уголки. Говорят, даже в пущу возле Соколиных гор не боялись лазить, короче, отчаянная семейка.

Старшие – Васька и Петька – слыли в детстве разбойниками, шалили частенько да над другими детьми куражились. И над младшим братом – тоже, ведь не походил он на них, был тихим и молчаливым, себе на уме. Егор Труханович появился на свет вроде как уродом. Авдотья живописала его внешность со смаком: мол, левая сторона лица вся перекошена, будто удар хватил, глаза навыкате, красное родимое пятно на лбу, заика, да ко всему еще и умом обделен. В деревне меньшого Трухановича, судя по всему, не жаловали, по крайней мере так показалось Добрыне, который не только слушал, но и примечал все чувства, что явственно читались на простодушных крестьянских лицах.

Воевода не раз сталкивался с подобным отношением к тем, кому не повезло с внешностью. Людям приятно видеть миловидное лицо, а вот уродство многих отталкивает, а то и злит. Красавцу многое простят, убогому – вряд ли. Несправедливо, да так уж повелось.

Впрочем, наружность была отнюдь не главной причиной, по которой Кривого Егора в Рабаткино недолюбливали. Авдотья сообщила, что парня считали лодырем – мол, работу не выполнял, отцу да братьям в поле не помогал, всё думал о чем-то своем, в лесу гулял, ягоды да грибы собирал, будто малец или девка. Оттого, мол, Трухановичи и нанимали помощников – рук не хватало.

Всё казалось ясным, пока в разговор не встрял до того молчавший здоровяк, в самом деле оказавшийся местным кузнецом. Звали его Корислав, и, по его мнению, ничего зазорного Егор не делал, а лес любил всей душой – про то еще зверолов Агафон сказывал.

Тут же возникла перебранка, во время которой, среди прочего, выяснилось, что и боярыня Чеслава, и кожевник Жилен, отец Игната, не сомневались, что меньшой Труханович – не человек, а нечисть. Мол, подменила его во младенчестве бохи́нка[27], вот гаденыша в лес и тянуло. Кузнец не соглашался, мол, Митька и Фома с Егором ходили часто – и ничего, а про подменыша – слухи и навет.

Назревала новая буза, но окрик Василия остановил галдеж. Распаленный спором Олех сумел всё же взять себя в руки и продолжил рассказ спокойно, лишь время от времени гневно зыркая на кузнеца. Добрыня про себя отметил, что боярин не любит, когда ему перечат. Впрочем, кто подобное любит?..

Как дальше выяснилось, любовь к лесу довела Митьку, Фому и Егора до беды – два года назад все трое сгинули, и местные не сомневались, что гибель незадачливых парней на совести загадочного чужака. Что уж там произошло – неизвестно, но рабатчане полагали, что бедолаги наткнулись на жилище колдуна и чем-то его обозлили – вот и съел он их…

Может, и съел. А может, парни сбежали в поисках лучшей доли или просто на белый свет посмотреть… Такое Добрыня тоже видал, но мыслями своими решил не делиться.

Местные мужики во главе с отцом Егора, Фёдором, пропавших искали долго, да так и не нашли. И колдун тоже как сквозь землю провалился, с той поры его не видели. Трухановичи погоревали, конечно, да время лечит. Братья старшие успокоились, безобразничать перестали, видать, совесть заела. Сестричка их, Ладушка после исчезновения Егора сама не своя ходила – она-то увечного искренне любила, очень они с «подменышем» были близки. А ей уж и замуж пора – жениха видного давно приглядели, вдового мельника из соседнего села, и приданое богатое собрали, налаживалась жизнь-то. Правда, почти два года свадьбы ждали: то одно, то второе, да еще и недуги Ладушки. Но всё справилось, невеста готова, жених готов, вот-вот – и погуляли бы…

Да только снова беда стряслась. Погибли четверо: сам Аким-мельник и трое его поденщиков. Страшный бой был – тела оказались разорваны в клочья, но сопротивлялись мужики отчаянно. У одного работника топор в крови оказался, у другого – серая волчья шерсть в оторванном кулаке зажата…