Время, конечно, поджимало, но каким же искушающим было желание смыть с себя дорожную грязь! А потом растянуться где-нибудь на еще зеленой, не по-осеннему, траве, глядеть на шумящие над головой листья и нежиться под еще теплыми лучами солнца… Добрыня тряхнул головой, отгоняя заманчивое наваждение. Наперво – долг. Баня – если будет время.
Отряд остановился возле большого колодца с поилками недалеко от околицы. Ратники шутили и смеялись, набирая холодную свежую воду, поили коней. Пегого, тащившего телегу, распрягли, чтобы отдохнул, тот отошел недалеко и бодро принялся щипать траву, будто и не утомился вовсе. Из повозки степенно вылез мастер Стоум и следом выпрыгнули подмастерья – Васька, Федька и Сомик. Четверо обычных по природе своей человека по сравнению с богатырями казались детьми, потому как среди ратников отряда не нашлось бы никого ниже четырех локтей ростом, а сам Добрыня был и того выше – почти в пять.
Сбежавшиеся к колодцу местные робели, глазея снизу-вверх на воителей, и в их глазах читался трепет пополам с надеждой. Подобные взгляды Добрыня ловил на себе всю жизнь, а потому не удивлялся. Смущало другое. Всмотревшись в лица крестьян, богатырь понял, о чем говорил Иван: люди и в самом деле казались тревожными и растерянными. Женщины испуганно жались ближе к мужикам – особенно к тем, у кого было нехитрое крестьянское оружие вроде дубин да топоров.
Из толпы выступил высокий человек с загорелым, исчерченным морщинами лицом и с длинной бородой, в которой вовсю проглядывала седина. Дородный, в богатой одежде, на крестьянина не похож, скорее на боярина – уж больно гордо держится. Рядом с ним семенил уже снявший шапку пухлый детина с красным лицом и редкими светлыми волосами. Краснолицый поклонился и громко произнес:
– Добро пожаловать, богатыри удалые! Радость большая, что вы к нам в Рабаткино заглянули. Отведайте угощеньица, как положено! Милости просим, а хлеб-соль по-старинному!
Вперед торопливо вышли, почти выскочили четыре бабенки. Каждая торжественно держала в руках вышитое полотенце, на котором лежало по пухлому хлебному кругляшу, щедро посыпанному солью. И когда только успели к встрече приготовиться? Когда разъезд увидали? Шустры, ничего не скажешь…
Богатыри с радостью принимали угощение, нахваливая свежеиспеченный хлеб, радушие хозяев и местные красоты. Насчет красот никто душой точно не покривил: деревня и вправду была уютной – и, как видно, жил в ней народ справно. Об этом говорило всё: и добротные бревенчатые избы под тесовыми крышами, и кружевные резные наличники на окнах, и гнущиеся от золотой тяжести спелых плодов ветки яблонь за заборами. Да и поля и огороды Рабаткино тоже окружали обширные и ухоженные. Но помимо красот воевода приметил и колья, выставленные у некоторых ворот, и укрепленный свежесрубленными бревнами забор околицы, который в иных местах напоминал настоящий частокол. Похоже, в здешних местах неспокойно… Разбойники из Алыра? Или какая другая напасть?
Убедившись, что кони напоены, да и друзья-товарищи утолили жажду, Добрыня позволил себе подойти к колодцу и, вытянув ведро, мигом его осушил. Вода оказалась студеной – аж зубы ломило, слегка сладковатой и приятной на вкус, только сколько ни пей, всего колодца не выпить, даже богатырю.
Утерев бороду и усы, воевода спросил:
– Кто у вас тут старший, люди добрые?
Краснолицый робко, снизу-вверх, взглянул на дородного спутника, тем самым ответив на вопрос. Добрыня кивнул и, сев на большое бревно недалеко от колодца, жестом пригласил высокого незнакомца присоединиться. Великий Князь наказывал в каждой поездке узнавать, как живется простому народу, на что жалуются, что их печалит, можно ли помочь – и чем, не дурят ли посадники и прочие княжьи люди. Государь радел о всеобщем благополучии не напоказ, и это было одной из многих причин, по которой богатырь служил ему верой и правдой.
– Ну, боярин, как звать-величать тебя? – спросил Добрыня, поправляя ножны.
Богатей, чинно усевшийся рядом, слегка приосанился и ответил:
– Оле́хом Брониславичем зови. Может, о батюшке моем, Брониславе Ширяивиче, боярине Смолягинском слыхали?
– Не довелось, – улыбнулся Добрыня. Что ж, боярин так боярин, так даже проще, дичиться не будет. – Ну, будем знакомы, Олех Брониславич, меня Добрыней Никитичем кличут. С посольством в Алыр еду, решил вот к вам заглянуть.
– Добро пожаловать в Рабаткино, родовое гнездо мое. Небогатое оно, да ладное. Люди добрые да приветливые. Старостой у меня вот он, Игнат-кожевник, – указал Олех на краснолицего. – Совсем недавно выбрали…