– Вы не позволите этой информации просто остаться, как есть, не так ли? – устало поинтересовалась глава комитета.
Все присутствующие отрицательно покачали головами, хотя и понятия не имели, что за объяснение их ждет.
– Ладно, идемте со мной, – она поманила ребят пальцем. – Это ненадолго.
Нора подключила свой линк к датчикам, отслеживающим состояние Антуанетты и Натаниэля, и вся группа отправилась вниз, в кабинет Чарльза Редлока.
Констанция активировала голографический экран и стала заходить в закрытые архивы комитета, проходя множество систем аутентификации личности:
– Я прошу вас не распространяться о том, что вы сейчас увидите. Дело касается инцидента трехлетней давности.
– Мы все еще говорим о Тони? – Бенджамин выглядел взволнованным.
– О ней и Шермане Редлоке, – подтвердила леди Браунхол.
Элеонора и Феликс потеряно переглянулись. Мэттью – единственный, кто не мог держаться на ногах – присел на подлокотник кресла.
– В ходе следственной ошибки мы допустили принятие неправомерных действий по отношению к Антуанетте и Шерману, – постаравшись обрести непоколебимый вид, женщина запустила видеозапись.
– Я знаю его, – Минтвуд нахмурился. – Он уже несколько лет не работает ни в каких правительственных структурах.
– Теперь понятно, почему, – люпан скрестил руки.
Картинка сменилась.
– Как вы это допустили? – скулы и челюсть Ника были напряжены, он пытался сохранять спокойствие, но его передергивало от вида возлюбленной на экране.
– Это было провернуто за моей спиной, – объясняла глава комитета. – Я подоспела лишь через пару часов… – она взглянула на Блэкуолл, – когда они хотели захватить тебя.
У Норы перехватило дыхание, на глаза навернулись слезы. Феликс взял ее за руку.
– Они хотели допросить еще и ее? – ужаснулся Бенджамин.
– Я ее сестра, – подтвердила брюнетка. – Это даже удивительно, что они не схватили меня первой.
– Ты была с семьей после первого допроса, – пояснила Констанция. – Шерман уже находился в коллегии, а Антуанетта работала в комитете и как раз не вовремя принесла туда бумаги.
Брюнетка вновь поникла.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – Блум откашлялся, – но не нужно винить себя за то, что их пытали, а тебя нет. Они бы не хотели, чтобы ты через это прошла.