— О, Луций Юлий, забудь об этом плане, — умоляюще сказал Сулла. — Намного умнее и эффективнее было бы заняться вытеснением самнитов из Западной Кампании. С восемью легионами, действующими как единое целое, мы можем отобрать у Мутила все порты, усилить Ацерру и взять Нолу. Нола для италиков значительно важнее, чем Эзерния для нас!
Губы Луция Цезаря поджались в гримасе неудовольствия:
— Шатер командующего занимаю я, а не ты! И я говорю: Эзерния.
— Как скажешь, — пожал плечами Сулла, сдаваясь.
Семь дней спустя Луций Юлий Цезарь и Луций Корнелий Сулла выступили по направлению к Теану Сидицину с восемью легионами — всеми силами, которыми они обладали на южном театре военных действий. Суеверная душа Суллы вопила об опасности, но у него не было выбора, кроме как поступить в соответствии со сказанным. Луций Цезарь был командующим. К великому сожалению, думал Сулла, шагая во главе своих двух легионов, тех самых, которые он водил в Эзернию, и наблюдая, как длинная колонна, точно змея, ползет вверх-вниз по невысоким холмам. Луций Цезарь поместил Суллу в хвосте этой «змеи», достаточно далеко от себя — так, чтобы Сулла не мог принимать участия ни в бивуаках командующего, ни в беседах. До этой чести был теперь возвышен Метелл Пий Поросенок, но подобное выдвижение в конечном счете его не радовало. Метелл предпочел бы остаться с Суллой.
Командующий послал за Суллой в Аквин и, когда тот появился, с презрительным видом швырнул ему письмо. «Вот так падают могущественные!» — подумал Сулла, вспомнив, как в Риме именно к нему Луций Цезарь обратился за советом и именно он стал «экспертом» Луция Цезаря. А теперь Луций Цезарь пренебрегает им и его советами.
— Прочти это, — отрывисто сказал Луций Цезарь. — Только что пришло от Гая Мария.
Вежливость обычно требует, чтобы человек, получивший письмо, прочитал его тем, с кем он позже разделит все его последствия; сознавая это, Сулла криво усмехнулся и усердно принялся разбирать сообщение Мария.
Как главнокомандующий на северном театре военных действий, я считаю, что пришло время проинформировать тебя, Луций Цезарь, о моих планах. Я пишу это в календы секстилия в лагере вблизи Реаты.
Я намереваюсь вторгнуться в земли марсов. Моя армия наконец достигла наилучшего состояния, и я абсолютно уверен, что она проявит себя столь же великолепно, как и все прежние мои армии — во благо Рима и своего главнокомандующего.
«Ого! — подумал Сулла, чувствуя, что мурашки пробегают у него по коже. — Я никогда не слышал, чтобы старик говорил о себе в таких выражениях! "Во благо Рима и своего главнокомандующего". Какой комар зудит сейчас у него в голове? Почему он отождествляет себя лично с Римом? "Моя армия"! Не "армия Рима", а "моя армия"! Я бы и не заметил — мы все так говорим, — если бы не эта ссылка на себя как на главнокомандующего. Эпистола войдет в анналы Италийской войны. Гай Марий поставил себя на одну доску с Римом!»
Сулла быстро поднял голову и взглянул на Луция Цезаря, но если тот и отметил дерзновенную фразу, то притворился, будто ничего не заметил. А такой изощренной хитростью, по мнению Суллы, Луций Цезарь никогда не обладал. И Сулла продолжил чтение письма Мария.