Битва за Рим (Венец из трав)

На этот раз Цицерон последовал за новым другом, и они направились в садик в перистиле. Юноши уселись на скамью, залитую нежарким солнцем, и Помпей блестяще продемонстрировал, что, несмотря на нелюбовь к риторике, он все же неплохой рассказчик и сплетник.

— Ты слышал про Гая Веттиена?

— Нет, — сказал Цицерон.

— Он оттяпал себе пальцы на правой руке, чтобы не идти на военную службу. Городской претор Цинна приговорил его пожизненно прислуживать при капуанских бараках.

Дрожь пробежала по спине Цицерона.

— Забавный приговор, как ты считаешь? — спросил он; в нем пробудился профессиональный интерес.

— Да, они сделали из него что-то вроде примера в назидание! Ему не удалось бы отделаться изгнанием или штрафом. Мы ведь не восточные цари, мы не бросаем людей в тюрьму и не держим их там, пока они не умрут или не состарятся. Мы не сажаем людей в тюрьму даже на месяц! Я действительно считаю, что решение Цинны было очень мудрым, — сказал Помпей с ухмылкой. — Эти парни в Капуе превратят жизнь Веттиена в пожизненное мучение!

— Смею сказать, они это сделают, — молвил Цицерон.

— Ну а теперь давай ты, твоя очередь!

— Моя очередь что делать?

— Расскажи про что-нибудь.

— Мне что-то в голову ничего не приходит, Гней Помпей.

— Как звали вдову Аппия Клавдия Пульхра?

— Не знаю, — ответил Цицерон.

— С такой головой — и ничего не знаешь? Я думал, что говорил тебе. Цецилия Метелла Балеарика. Неплохое имечко.

— Да, это очень достойное имя.

— Но не настолько знаменитое, каким будет мое!

— Ну, и что ты хотел сказать про нее?

— Она на днях умерла.

— О!

— Ей приснился сон сразу после возвращения Луция Цезаря в Рим для проведения выборов, — непринужденно продолжал Помпей. — И на следующий день она пришла к Луцию Юлию и рассказала ему, что ей явилась Юнона Соспита и пожаловалась на омерзительный беспорядок в ее храме. Какая-то женщина приползла туда и, видимо, умерла там от родов. Все, что сделали после этого тамошние служители, — убрали тело. Они даже не вымыли пол. Тогда Луций Юлий и Цецилия Метелла Балеарика взяли тряпки и ведра и, ползая на коленях, выскребли весь храм. Ты можешь себе это представить? Луций Юлий извозил в грязи свою тогу, потому что не мог ее снять, по его словам, дабы выказать должное почтение богине. Затем он направился прямо в Гостилиеву курию и обнародовал свой закон об италиках. Он устроил палате изрядный нагоняй по поводу небрежения в храмах и вопросил, как это Рим собирается победить в войне, когда богам не оказывается должного уважения. На следующий же день вся палата похватала тазы и тряпки, и сенаторы вычистили все храмы. — Помпей умолк. — Ну, какова история?

— Откуда ты все это знаешь, Гней Помпей?

— Я слушаю, что говорят люди, даже если это рабы. А ты что делаешь целый день? Читаешь Гомера?

— Я закончил читать Гомера несколько лет назад, — самодовольно ответил Цицерон. — Теперь я читаю великих ораторов.

— И не имеешь понятия о том, что происходит в городе!

— Теперь, когда я познакомился с тобой, я научусь и этому. Я понял, что, увидев сон и вымыв храм Юноны Соспиты, супруга Аппия Клавдия Пульхра сделала Сенату предостережение своей кончиной.

— Она умерла так внезапно! Это большое несчастье, как считает Луций Юлий. Она была одной из почтеннейших матрон в Риме: шестеро детей, все погодки, а младшему исполнился год.

— Счастливое число — семь, — заметил Цицерон со свойственным ему остроумием.

— Но не для нее, — сказал Помпей, не заметив иронии. — Никто не может понять этого, однако после рождения шести здоровых детей, по словам Луция Юлия, боги становятся ревнивы.

— А он не думает, что его новый закон умиротворит недовольство богов?

— Не знаю, — пожал плечами Помпей. — И никто не знает. Все, что мне известно, — это то, что мой отец в чести, а значит, и я в чести. Мой отец собирается предоставить полное гражданство всем колониям в Италийской Галлии, имеющим латинские права.

— А Марк Плавтий Сильваний вскоре объявит о распространении гражданства на каждого, чье имя занесено в италийский муниципальный список, если тот явится лично к претору в течение шестидесяти дней со дня утверждения закона, — сказал Цицерон.

— Да, Сильваний. Но вместе со своим другом Гаем Папирием Карбоном, — поправил Помпей.

— Вот это уже больше похоже на дело! — оживился и просиял Цицерон. — Законы и законотворчество — как я это люблю!

— Я радуюсь делам, — сказал Помпей. — По мне законы — только досадная помеха. Они всегда низводят до общего уровня выдающихся людей, особенно отличившихся в раннем возрасте.

— Но люди не могут жить без системы законов!

— Выдающиеся люди — могут.

* * *