Битва за Рим (Венец из трав)

Азелион был авгуром. А так как он был к тому же и городским претором, то регулярно наблюдал предзнаменования в интересах города с подиума храма Кастора и Поллукса. Через несколько дней после столкновения с ростовщиками он, как обычно, уже отметил добрые предзнаменования и вдруг обратил внимание, что толпа на Форуме у его ног значительно гуще, чем бывает обычно, когда люди собираются поглазеть на авгура.

Когда Азелион поднял чашу, чтобы совершить возлияние богам, кто-то бросил в него камень. Он ударил жреца чуть выше левой брови. Азелион пошатнулся, чаша выпала из его рук и со звоном покатилась по ступеням храма. Освященная вода брызнула во все стороны. Теперь камни полетели отовсюду, настоящая туча камней. Низко пригнувшись и закрывая голову пестрой тогой авгура, Азелион бросился к храму Весты. Но добропорядочные люди из толпы разбежались, как только поняли, что происходит. Разъяренные ростовщики преградили Азелиону путь к убежищу у священного очага Весты.

У несчастного городского претора оставался один только путь — по узкому проулку, называвшемуся кливусом Весты, и вверх по лестнице Весталок на Новую улицу, проходившую в нескольких футах выше уровня Форума. Преследуемый толпой убийц, Азелион кинулся, спасая свою жизнь, на Новую улицу. Там располагались многочисленные таверны, обслуживавшие как Форум, так и Палатин. Взывая о помощи, Азелион вбежал в заведение, принадлежавшее Публию Клоатию.

Но помощи он не дождался. Пока два человека держали Клоатия, а двое других — его помощника, остальные убийцы, все вместе, подняли Азелиона и растянули его на столе — в точности так, как прислужники авгура поступают с жертвенным животным. Один из них перерезал Азелиону горло с таким наслаждением, что нож заскрежетал по шейным позвонкам. Городской претор умер в таверне, растянутый на столе, в потоках крови. Чуть позже Публий Клоатий плакал, кричал и клялся, что не знает никого из этой толпы! Ни одного человека!

Оказалось, что вообще никто в Риме их не знает. Возмущенный святотатственным характером убийства, Сенат назначил награду в десять тысяч денариев за информацию, которая помогла бы отыскать убийц, публично совершивших убиение авгура в полном облачении во время совершения им официальной церемонии. Прошло восемь дней. Никаких сведений не поступило. Сенат решил увеличить вознаграждение, пообещав прощение для соучастника преступления, освобождение для раба или рабыни, введение в сельскую трибу для вольноотпущенников обоего пола. Ответом было полное молчание.

* * *

— А чего вы ожидали? — спросил Гай Марий у Цезаря-младшего, когда они «гуляли» — тащились по перистилю вокруг садика. — Ростовщики, разумеется, покроют это преступление.

— Так же говорит и Луций Декумий.

Марий остановился.

— И много ли ты беседовал с этим архиплутом, Цезарь-младший?

— Да, Гай Марий. Он глубоко осведомлен во всякого рода делах.

— И большинство из этих сведений, готов поклясться, не годятся для твоих ушей.

— Мои уши росли в Субуре — вместе со всем остальным. Сомневаюсь, что здесь их может что-либо оскорбить, — усмехнулся Цезарь.

— Нахальный мальчишка! — Тяжелая рука легонько стукнула мальчика по затылку.

— Этот садик слишком мал для нас с тобой, Гай Марий. Если ты хочешь, чтобы твоя левая сторона на самом деле обрела подвижность, нам следует ходить дальше и быстрее. — Это было сказано твердо и авторитетно, тоном, не допускавшим возражений.

— Не желаю, чтобы Рим увидел меня в таком виде! — проворчал Гай Марий.

Цезарь-младший решительно отцепился от левой руки Гая Мария и оставил великого человека ковылять без поддержки. Когда перспектива падения стала очевидной, мальчик снова подошел и поддержал Мария с кажущейся легкостью. Марий не переставал удивляться, как много силы таится в этой худенькой фигурке. Не ускользнуло от внимания Гая Мария и то, как умело Цезарь пользовался своей силой, безошибочным инстинктом чувствуя, где и каким образом он может добиться максимального эффекта.

— Гай Марий, я перестал называть тебя дядей, когда пришел к тебе после того, как с тобой случился удар. Я подумал, что удар поставил нас на один уровень. Твое dignitas уменьшилось, мое возросло. Мы теперь равны. Но в некоторых отношениях я определенно превосхожу тебя, — бесстрашно сказал мальчик. — Благодаря любезности моей матери — и потому, что я думал, что мог бы помочь великому человеку, — я потратил свое свободное время на то, чтобы составить тебе компанию. Я пытаюсь вернуть тебе способность ходить. Ты хочешь валяться на своем ложе и заставляешь меня читать тебе вслух, а запас историй, которые ты мог рассказать мне, исчерпался. Я уже знаю каждый цветок, каждый кустик и каждый сорняк в этом саду! Скажу тебе прямо: вся эта затея себя изжила. Завтра мы выйдем на кливус Аргентарий, и мне все равно, пойдем ли мы вверх по нему, на Марсово поле, или вниз, через Фонтинальские ворота, но завтра мы выйдем!